Конец трений по внешней политике.
Таково было положение, когда возобновились прения по внешней политике в заседании Совета республики 23 октября. Внешней политикой интересовались в этот день еще меньше, чем прежде. В зале заседания оставалось едва сто членов, которые притом не слушали ораторов. Заседание открылось с большим опозданием, в 12 часов, и было еще сокращено перерывом, в течение которого, как и во время прений, в кулуарах передавались слухи о предстоявшем выступлении большевиков, а представители фракций вели безуспешные переговоры о формуле перехода по внешней политике, которая могла бы собрать большинство. Единственная реальная цель прений была теперь примирить Терещенко с «демократией». Это должно было быть достигнуто выступлением М. С. Скобелева, с одной стороны, и «разъяснением» недоумений, вызванных у демократии речью Терещенко, с другой. Речь Скобелева действительно носила примирительный характер. Конечно, министр был «недостаточно энергичен» в изменении курса русской внешней политики. Но все же он и «не проявил упорства Милюкова». Скобелев признал «трагизм русской демократии» в том, что ей зараз приходится и добиваться скорейшего мира, и стремиться к демократическому разрешению поднятых войной вопросов. О состоянии отдельных вопросов он сообщил успокоительные сведения. «Бельгийский посланник удовлетворился разъяснениями исполнительного комитета». «В Эльзас-Лотарингском вопросе нет больше разногласий между русской и французской демократией». Полякам, армянам, сербам даны удовлетворившие их обещания. С Литвой и Латвией как-нибудь сговоримся «по-братски» о сохранении «великого государственно-хозяйственного организма», в котором «демократии всех национальностей, населяющих единую царскую Россию, одинаково заинтересованы». Что касается вреда для России нейтрализации проливов без полного разоружения, «уж позвольте русской демократии озаботиться и здесь, чтобы конечное достижение, к которому она стремится в области международных отношений, не стало орудием ее собственного закрепощения». «Наказ» во всяком случае оказал услугу: он послужил лакмусовой бумагой, сразу обнаружившей полюс войны и полюс мира. Об армии беспокоиться нечего: «представители политического течения, которое предпочло остаться за пределами этой государственной аудитории (то есть большевики), в решительный момент отдают свои жизни на алтарь своей родины. Отрицательные явления есть и в других армиях: они объясняются продолжительностью войны. Делегация на конференции, конечно, должна быть единой, ибо выражает единую волю единой революционной страны». Однако же «расхождение во взглядах по отдельным конкретным вопросам между членами делегации допустимо». «Ближайшим и неотложным шагом Временного правительства должно бытьОтвет М. И. Терещенко не содержал новых уступок «демократии», но содержал несколько упреков по ее адресу. «Зигзагов» во внешней политике, за которые упрекают министра, не было, а во внутренней политике «развивающаяся анархия действительно провела в работе государственной жизни тяжелые зигзаги». «Мы не сдали позиций, принятых в мае, — говорил министр, — а вот некоторые организации это делали, если сопоставить их заявления в марте с теми, которые делаются теперь». «Министерство основных целей, являющихся государственно-национальными интересами России, сдать не может». Его задача на конференции «согласовать возможно теснее наши взгляды на вопрос о мире со взглядами той стороны: «та сторона должна заявить о мире без захватов». Но для этого нужны два существенных условия. Первое — чтобы не говорили об армии, что это только лица, одетые в солдатскую форму, но чтобы совершилась работа по восстановлению армии». Второе — «чтобы те, кто будут за границей.., чувствовали, что сзади есть нация, есть люди, которые думают за Россию и поддерживают и созидают сплоченную нацию», как это сделали наши союзники.
«Если этого не будет, тогда будет ли единое представительство или два, будет ли контролер и министр или только один контролер, ничего из этого не выйдет».