История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох

Когда я достаточно освоился и уяснил себе настоящее состояние Софии, я невольно перенесся к воспоминаниям о прошедшем этого знаменитейшего храма. На верхних галереях, где теперь мирно воркуют голуби (как у нас в Троицкой лавре, в трапезной церкви), прежде происходили целые соборы. Там создавались такие акты соборов, которые мы и теперь изучаем или со вниманием, или с недоумением, но всегда с интересом. Там, на этих галереях, создавалась история Церкви. А сам храм разве менее насчитает заслуг у себя, начиная с глубокой древности? Не здесь ли происходили коронации и интронизации (патриаршие), провозглашалась анафема против одних и вечная память другим? Не сюда ли направлялись царские церемониальные выходы, которые совершались так часто и которые служили знаком того, что Византия есть центр Православия? Вообще, София не только влияла на ход церковной истории, но и на ход политики, создавая и историю Византии вообще, и во всяком случае она была свидетельницей всех государственных переворотов. Не здесь ли в ее анафемах и провозглашении вечной памяти давалось направление умам: одно отвергалось, другое одобрялось в религиозно-умственных движениях времени? Но всего не перечтешь, что припоминалось мне при виде этого великого храма. Добавлю к сейчас сказанному разве одно: София почти в течение тысячелетия оглашалась проповедью Константинопольских патриархов, — то мирной и грозной, то витиеватой и простодушной, то властной и смиренной и т. д. Не здесь ли глаголом жег сердца знаменитый Фотий, неутомимый проповедник, бравший бразды слова благовременно и безвременно? И припомнилось мне содержание его горячих проповедей, произнесенных по поводу россов (русских), подступивших в 864 г. летом к стенам Константинополя и грозивших обратить его в развалины. Возвратившись в отечество, я снова перечитал эти знаменитые импровизации Фотия и старался выяснить, какое впечатление на слушателей могли иметь эти полные душевной горечи и почти отчаяния слова его: «Πόθεν ἡμῖν ὀ ὐπερβόρειος οὗτος καὶ φοβερὸς ἐπέσκηψε κεραννός; συνθρήνησον μοι ταύτην τὴν ’Ιερουσαλῂμ, οὐκ ἀλοῦσαν ἤδη καὶ χαμαὶ πεσοῦσαν, ἄλλ’ ἐγγὺς κειμένην τοῦ ἀλώματος. Συνθρὴνησον τὴν βασιλίδα τῶν πόλεων»[89]

. Я уверен, что, слыша слова проповедника, все плакали, как плакали ниневитяне, внимая грозным речам Ионы. Я ясно представляю себе: как проповедовали Византийские патриархи в Софии и какое впечатление их проповеди производили. Но зато я никак не могу представить себе, как происходило торжественное богослужение в Софии. Самая апсида Софии очень мала, не велико место отведено и для солеи. Я никак не могу представить себе, где могли размещаться патриарх, многочисленные архиереи, сонм священников во время торжественного богослужения? Где становились диаконы, возглашая ектеньи, где находили себе место чтецы, певцы, кадиловозжигатели, свещеносцы и т. п.? Турки позволяют свободно ходить апсидой и на солее, но я ходил, мысленно размерял пространство, соображал, а в результате не получилось ничего.

Но пора уж и распроститься с Софией. Я знаю все лучшие храмы Русской церкви: Исаакия и Казанский в Петербурге, Софию в Киеве, Владимирский в Херсонесе и, конечно, Успенский собор и храм Христа Спасителя в Москве. Но все они не могут производить того впечатления, как Св. София Константинопольская. Этот храм единственный в своем роде. Наши гг. Тоны не в состоянии сравниться с Анфимием из Тралл и Исидором из Милета, строителями храма Юстинианова, не имеющими биографии, но стяжавшими бессмертную славу[90]

.

Выходя из Софии, я припомнил, что один из моих добрейших сослуживцев поручил мне достать для него несколько камешков от какой-нибудь софийской мозаики. Я принялся за исполнение этого поручения. Но самому мне ковырять камешков не позволили. Это воспрещено. Не сразу страж-турок сдался на мою просьбу достать нужных мне камешков. Он сначала отнекивался, но потом дело уладилось. Разумеется, переговоры за меня вел мой кир-Димитрий. В моих руках очутилось что-то около 20 мозаических камешков, а в карман турка взамен их пошла небольшая турецкая монета. Мой дорогой сотоварищ, когда я передал ему эту драгоценность, усомнился: да подлинные ли это камешки от софийской мозаики? Не подделка ли это? Но… но, во-первых, турки народ совестливый (это говорят все знающие их) и греха на душу не примут, а во-вторых, стоило ли из-за ничтожного бакшиша, который разве с пренебрежением взял бы в руки официант русской гостиницы, подделывать мозаические камешки? Полагаю, что подделать их ведь не совсем легко.