История жирондистов Том I

Преемник Иосифа II Леопольд воспользовался этими раздорами, чтобы вновь завоевать Бельгию. Утомленная свободой прежде, чем успела воспользоваться ею, страна покорилась без сопротивления. Ван дер Ноот удалился в Голландию, а ван дер Мерш, освобожденный австрийцами, получил великодушное прощение и вернулся к безвестному положению простого гражданина. Независимость была подавлена сильными австрийскими гарнизонами, а потому не могла не пробудиться при вторжении французских армий.

Лафайет понял и одобрил план Дюмурье. Решили, что маршал Рошамбо станет главнокомандующим армией, которая должна угрожать Бельгии, а Лафайет под его руководством будет руководить значительным корпусом, который займет эту страну, и затем останется единственным командующим всеми войсками в Нидерландах. Рошамбо, престарелый и одряхлевший от бездействия, воспользовался бы таким образом только почестями своего положения, а Лафайет направлял бы все действия кампании. «Эта роль ему идет, — сказал старый маршал, — я ничего не понимаю в городской войне».

Двинуть Лафайета на плохо защищенный Намюр и овладеть им; идти оттуда на Брюссель и Лютгих (немецкое название Льежа), две столицы страны и очаги национальной независимости; в то же самое время отправить генерала Бирона с 10 тысячами человек на Моне против австрийского генерала Болье, у которого имелось только две или три тысячи человек. Затем выделить из лилльского гарнизона трехтысячный корпус для занятия Турне и, оставив в цитадели гарнизон, усилить корпус Бирона. Вывести из Дюнкирхена 1200 человек, чтобы захватить врасплох город Верне, а затем двигаться вперед, соединившись в центре Бельгии с 40 тысячами Лафайета. Идти в наступление в течение десяти дней, возмущать население, затем пополнить армию до 80 тысяч человек и присоединить к ней бельгийские батальоны, собранные во имя их независимости, чтобы сражаться с армией императора по мере прибытия ее из Германии. Таков был смелый план кампании, задуманный Дюмурье.

По другую сторону Рейна приготовления также велись быстро и энергично. Австрийский император и король Прусский встретились во Франкфурте, где их ожидал герцог Брауншвейгский. Русская императрица двинула свои войска на Польшу. Германия уступила натиску трех кабинетов и отправила войска к Рейну. Император короновался во Франкфурте как раз перед этой войны монархов против народов.

Главная квартира герцога Брауншвейгского расположилась в Кобленце, столице эмиграции, и генералиссимусу конфедерации устроили первую встречу с братьями Людовика XVI, графами Прованским и д’Артуа. Он обещал возвратить им в скором времени отечество и власть. Они, в ответ, уже заранее именовали его «героем Рейна» и «правой рукой королей».

Всё обретало военный вид. Два прусских принца, руководившие военным лагерем в соседней с Кобленцем деревне, спали прямо на земле. Фридриха-Вильгельма встретили на берегах Рейна приветственным громом артиллерии. Во всех городах, через которые он проезжал, эмигранты, население и прусские войска провозглашали короля спасителем Германии.

Кобленц, город, расположенный у слияния Мозеля с Рейном, во владениях курфюрста Трирского, стал фактически столицей французской эмиграции. Постоянно увеличивавшийся группа дворян, числом уже до 22 тысяч, теснилась там вокруг семи эмигрировавших принцев дома Бурбонов.

Такое движение эмигрантов в глазах современника выглядит преступным, потому что вооружает граждан против их отечества, но тогда, в глазах французского дворянства, оно объяснялось и оправдывалось по крайней мере чувством. Неверность отечеству оборачивалась верностью королю.

Эмиграция состояла из двух частей: политиков и бойцов. Политики, собравшиеся вокруг графов Прованского и д’Артуа, писали книги и печатали газеты, где французская революция изображалась адским заговором нескольких злодеев против королей и самого Бога, проникали во все европейские дворы, восстанавливали против Франции монархов и их министров, — короче говоря, переносили на землю изгнания честолюбие, соперничество, жадность прежнего двора.

Военные принесли в столицу эмиграции храбрость, беспечность и блеск своей нации и профессии. Кобленц стал лагерем иллюзий и преданности. Эта горстка храбрецов считала себя самой нацией и, упражняясь в маневрах и парадах, готовилась завоевать всю монархию в несколько переходов. Подобное зрелище представляли эмигранты во всех странах и во все времена. Эмиграция, как и пустыня, обладает своими миражами: эмигранты думают, что могут «унести с собой отечество на подошвах башмаков», как говорил Дантон; а между тем уносят только тень отечества.