История жирондистов Том I

Граф Прованский, впоследствии Людовик XVIII, был философом, политиком, дипломатом, склонным к нововведениям, идейным врагом дворянства и духовенства, расположенным к демократии, — человеком, который простил бы любую революцию, если бы революция даровала прощение королевскому сану. Так как болезненность мешала принцу заниматься военным делом, он занимался политикой, изучал историю, хорошо писал; предчувствовал близкое падение, боялся вероятной смерти Людовика XVI, верил в превратности революции и издалека готовился стать миротворцем своего отечества. Его сердце, обладавшее малым числом мужских добродетелей, имело и недостатки, и достоинства, свойственные женщине. Принц нуждался в дружбе, вверялся фаворитам, выбирая их больше по элегантности, чем по достоинствам. На людей и на вещи он смотрел сквозь призму литературы или склонностей своих придворных. Не лишенный театральности, он позировал пред Европой, повествовал академическим языком о своих несчастьях, тщательно играл роль жертвы и мудреца. Армия его не любила.

Граф д’Артуа, моложе своего брата, испорченный самой природой, двором и женщинами, с успехом играл роль героя. В Кобленце он стал кумиром придворного дворянства и олицетворял собой его изящество и гордость. Сердце его было добрым, ум — легким, но необширным и малопросвещенным. Эти недостатки легко покрывались красотой, грацией, искренностью; казалось, он будет жить и царствовать вечно. В другую эпоху он стал бы Франциском VI, а в свою — только Карлом X.

Принц Конде был военным человеком по крови, вкусу и занятиям. Он презирал оба эти двора, переселившиеся на берега Рейна; его двором оставался лагерь. Сын его, герцог Бурбонский, делал первые шаги на военном поприще под начальством отца. Внук принца, 17-летний герцог Энгиенский, служил адъютантом. Его храбрость, пыл, великодушие обещали в будущем нового героя деятельного племени Конде. Он был достоин умереть со славой, на поле битвы, а не так, как умер несколько лет спустя: в глубине Венсенского рва, при свете фонаря, не имея другого друга, кроме собаки, под пулями взвода солдат, командированного для казни среди ночи, как для убийства [27]

.

Людовик XVI между тем трепетал в своем дворце за последствия войны, которую провозгласил и которая уже гремела на французских границах. Король не скрывал от самого себя, что он заложник Франции. Газеты и клубы больше чем когда-либо настаивали на существовании «австрийского комитета», душой которого якобы была королева. Этот слух пользовался доверием в народе; во времена мира он стоил королеве только популярности, во время войны мог стоить ей жизни. Таким образом, эта несчастная семья раньше обвинялась в измене во время мира, а теперь — в предательстве во время войны. В ложном положении все становится опасностью.

Людовик XVI послал тайного агента к королю Прусскому и к императору Австрийскому с целью добиться от этих государей перерыва во враждебных действиях и попросить, чтобы они выпустили примирительный манифест, который позволил бы Франции отступить, не подвергаясь бесчестию, и поставил бы жизнь королевской семьи под охрану нации.

Этим тайным агентом был Малле-Дюпан, молодой женевский публицист, поселившийся во Франции и замешанный в контрреволюционном движении. Малле-Дюпан любил монархию из принципа, а кораля — из личной преданности. Он поехал из Парижа под предлогом возвращения в Женеву, оттуда отправился в Германию к маршалу Кастри, поверенному Людовика XVI за границей и одному из вождей эмиграции. Уполномоченный маршалом, он явился в Кобленц к герцогу Брауншвейгскому и во Франкфурт — к министрам императора и прусского короля. Его сообщениям отказывались верить, пока он не показал письма от самого Людовика.

Устроили встречу между графом Кобенцелем, графом Гаугвицем и генералом Гейманом, уполномоченным Фридриха-Вильгельма. Эти министры, проверив полномочия Малле-Дюпана, наконец выслушали его инструкции. Они гласили, что «король заклинает государей, вооружившихся для защиты его дела, отделить партию якобинцев от нации и свободу народов от анархии, которая их раздирает, и объявить Собранию, а также административным и муниципальным властям, что они своими головами отвечают за всякую попытку, совершенную против священной особы короля, королевы, их детей; наконец, возвестить нации, что за войной не последует раздробления страны, что о мире будут договариваться только с королем и что, следовательно, Собрание должно спешить с возвращением ему полной свободы, чтобы вести переговоры с державами от имени народа».