История жирондистов Том I

Конституционная партия оставила Лессара без защиты перед ненавистью якобинцев. Эта партия не имела против него подозрений, но хотела отомстить ему. Король внезапно уволил соперника этого министра в совете — Нарбонна. Последний, чувствуя опасность, заставил Лафайета написать письмо, в котором тот от имени армии заклинал Нарбонна остаться на своем посту, пока этого требует опасное положение отечества. Такой поступок показался королю наглым притеснением его личной свободы и нарушением конституции. Поставленный между оскорбленным королем и недоверчивыми жирондистами, Нарбонн пал. Король сместил его, и он поступил на службу в армию, которую сам же организовал.

Друзья Нарбонна не скрывали своей досады. Госпожа де Сталь потеряла в нем свой идеал, но не утратила надежды возвратить ему доверие короля. С этого дня у нее появилась мысль вырвать короля у жирондистов и якобинцев, завладеть им с помощью Нарбонна и конституционистов, поставить над армией, уничтожить крайние партии и основать идеальное правительство — либеральное и аристократическое в одно и то же время. Ум этой женщины не оставался чужд предрассудков рождения; будучи невысокого происхождения, между троном и народом она хотела видеть патрициев. Первый удар Лессару, по иронии судьбы, нанес человек, который посещал салон госпожи де Сталь.

В тот самый день, когда Лессар сдался, в Париже узнали о неожиданной смерти императора Леопольда. С жизнью его угасли последние лучи мира: он уносил с собой и свою мудрость. Волнение умов поселило ужас в общественном мнении: этот ужас превратился в ненависть к злополучному министру Людовика XVI. Говорили, что он не сумел ни воспользоваться мирным настроением Леопольда, ни предупредить враждебных намерений тех, кто ему наследовал в Германии. Все превратилось в обвинение Лессару: судьба и сама смерть.

Империя была готова к войне. От Базеля до Шельды 200 тысяч человек находились в рядах армии. Герой надежд коалиции, герцог Брауншвейгский, давал в Берлине последние советы королю Прусскому и принимал последние приказания. Бишофвердер, фаворит Фридриха, прибыл в Вену, чтобы условиться с императором о времени и месте действий. По его прибытии Кауниц в большом волнении сообщил ему о внезапной болезни императора. Двадцать седьмого числа Леопольд был еще совершенно здоров и давал аудиенцию турецкому посланнику; 28-го он уже находился в агонии. Его внутренности раздулись, судорожная рвота раздирала желудок и грудь. Решили сделать кровопускание: оно облегчило страдания, но также и истощило силы государя. Он заснул на минуту, медики и министры удалились; Леопольд проснулся в новых судорогах и умер на глазах своего камердинера, в объятиях подбежавшей императрицы.

Катастрофа казалась необъяснимой; государственные люди видели тут тайну, а народ говорил об отравлении; эти последние слухи не были ни подтверждены, ни опровергнуты временем. Наиболее вероятно предположение, что Леопольд, пристрастившийся к удовольствиям разного рода, принял, для возбуждения в себе сил, лекарства, которые составлял сам и которые страсть его к женщинам сделала необходимыми, когда физические силы уже истощились. Постоянный медик императора, присутствовавший при вскрытии трупа, свидетельствовал присутствие яда. Кто дал его? Якобинцы и эмигранты взаимно приписывали друг другу это преступление: первые могли совершить его, чтобы таким путем внести анархию в Германскую федерацию, в которой император служил связующим звеном, последние поразили бы в лице Леопольда государя-философа, который способен был договориться с Францией и отсрочить войну. Говорили о женщине, замеченной Леопольдом на последнем придворном маскараде. Незнакомка, пользуясь своим инкогнито, будто бы вручила ему отравленные конфеты. Обвиняли также любовницу Леопольда, прекрасную флорентийку донну Ливию, которая служила орудием фанатизма нескольких священников. Эти анекдоты — не что иное, как химеры, вызванные изумлением и горестью; народы не хотят видеть естественного в событиях, которые играют огромную роль в их судьбах.