Между тем как на юге униженная свобода подвергалась угрозам, на западе она убивала сама. Одним из самых кипучих центров якобинства стал Брест. Соседство Вандеи, которое постоянно грозило контрреволюцией, присутствие флота, все еще находящегося под командованием офицеров, которых подозревали в приверженности к аристократии, население, состоявшее из иностранцев, авантюристов, матросов, делали этот город более беспокойным, чем какой-нибудь другой порт королевства. Клубы не переставали подстрекать моряков к восстанию против офицеров. Назначение Лажайля командующим одного из кораблей, отправлявшихся на помощь Сан-Доминго, довело до взрыва подозрения, возбужденные в жителях Бреста относительно верности морских офицеров. Лажайля назвали изменником нации, который намеревался внести в колонии дух контрреволюции. Захваченный трехтысячной толпой, он был весь изранен, его протащили окровавленным по улицам, и спасла его только героическая преданность какого-то простого человека, который прикрывал его собственными руками и грудью от ударов до тех пор, пока на выручку тому и другому не подоспел отряд гражданской стражи. Для удовлетворения народной ярости Лажайля бросили в темницу. Напрасно король приказывал местному муниципалитету освободить этого невинного и необходимого на своем посту офицера; тщетно министр юстиции требовал наказания за насилие, совершенное среди белого дня на глазах целого города; напрасно присудили саблю и золотую медаль спасителю Лажайля: боязнь нового, более страшного восстания обеспечила безнаказанность виновных и продолжала удерживать невинного в тюрьме.
Такие же раздоры между солдатами и офицерами возникли во всех гарнизонах. Народ повсюду переходил на сторону солдат. Законодательное собрание — верховный, но не беспристрастный судья — постоянно давало повод к нарушению субординации: не имея сил обуздать народ, оно льстило его порокам.
Кровь текла повсюду. Офицеры армии становились жертвами террора, солдаты — жертвами всеобщего недоверия. План, задуманный объединившимися жирондистами и якобинцами, состоял в дезорганизации этой все еще преданной королю силы, в замене дворян в руководстве плебеями и в передаче таким образом армии в руки нации. Но обе эти партии, находя дезорганизацию недостаточно быстрой, хотели в каком-нибудь одном акте подвести итог происходящему в армии: повсеместной коррупции, исчезновению всякой дисциплины и полному триумфу беспорядка.
В организации мощного восстания в Нанси, в последние дни Учредительного собрания, большую роль сыграл швейцарский полк Шатовьё. Армия, состоявшая под началом Буйе, была призвана, чтобы подавить вооруженное восстание нескольких полков, которое грозило Франции тиранией солдатни. Буйе, с корпусом войск из Меца и с батальонами национальной гвардии, окружил Нанси и после упорного боя заставил мятежников сложить оружие. Это решительное восстановление порядка, заслужившее тогда рукоплескание всех партий, покрыло генерала славой, а швейцарских солдат — позором. Швейцария сохраняла за собой право федерального суда над своими полками: двадцать четыре наиболее виновных солдата были осуждены на смерть, из остальных подвергли наказанию каждого десятого, а сорок человек сослали на галеры в Брест. Дарованная французским королем при принятии конституции амнистия за преступления, совершенные во время внутренних волнений, не могла быть применена к этим солдатам. Праю миловать принадлежит только тому, кто имеет право наказывать. Напрасно король по просьбе Учредительного собрания вел переговоры со Швейцарской конфедерацией с целью добиться помилования солдат. Эти бесплодные переговоры дали якобинцам и Национальному собранию повод к возбуждению очередного обвинения против советника короля Монморена, и напрасно он оправдывался, ссылаясь на невозможность получить амнистию от Швейцарии в такую минуту, когда эта страна, сама озабоченная внутренними волнениями, старалась восстановить у себя порядок путем принятия таких драконовских законов.
«Так мы станем тюремщиками этого народа!» — кричали Гюаде и Колло д’Эрбуа. Пасторе, влиятельный член умеренной партии, по слухам действовавший с согласия короля, поддержал Гюаде, стараясь повысить популярность Людовика XVI поступком, приятным народу, и Собрание проголосовало за освобождение солдат Шатовьё. Робеспьер, якобинцы, кордельеры, сама Парижская коммуна ухватились за идею об этом триумфе.