История жирондистов Том I

Эти предупреждения доказывают предумышленность злодеяний. Камилл, поверенный всех душевных движений Дантона, не мог не знать о существовании плана организованной резни. Невозможно также, чтобы Сантерр, командующий национальными гвардейцами, не получил от Дантона намека о грядущих событиях. Но если Сантерр получил предуведомление, то и Петион не мог оставаться в полном неведении: начальник войск зависел от парижского мэра. Рапорты муниципальной полиции, приносимые в мэрию каждый час, также не молчали об обстоятельствах, людях, оружии, которое имелось наготове для приготовляемого события. Каким же образом то, что стало известно даже в тюрьмах, могло оставаться неизвестным в ратуше?

По завершении дела все оказались омыты кровью. После внезапного порыва долго нарастающего народного гнева хотели ограничить преступление возможно меньшим числом исполнителей, но история не знает такой снисходительности. Мысль о резне принадлежит Марату, принятие плана и ответственность за него — Дантону, выполнение — Наблюдательному совету, сообщничество лежит на нескольких лицах, трусливая терпимость по отношению к преступлению — почти на всех. Наиболее смелые, сознавая свое бессилие удержать резню, притворились, что не знают о ней. Национальная гвардия, Собрание, Генеральный совет Коммуны потворствовали этому преступлению. Пока оно совершалось, старались на него не смотреть. Громко проклинать его начали только потом.

В Марате кипела жажда крови: он хотел умертвить одряхлевшее общество, чтобы потом воссоздать новое — сообразно своим мечтаниям; в уме же Дантона это злодейство уже превращалось в политический переворот. Он скрывал от себя самого свирепость задуманных событий. «Мы будем не убивать, — говорил он на последних заседаниях Наблюдательного совета, — мы будем судить; ни один невинный не погибнет». Дантон хотел трех вещей: во-первых, встряхнуть народ и в такой степени сделать его замешанным в дело революции, чтобы отступить он уже не мог и бросился бы к границам, обагренный кровью роялистов, не имея другой надежды, кроме победы или смерти; во-вторых, внести ужас в сердца роялистов, аристократов и духовенства; наконец, запугать жирондистов, начинавших уже роптать на тиранию Коммуны, и показать этим слабым людям, что если они не сделаются орудиями народа, то легко могут сделаться его жертвами.

Дантона побуждала к убийствам и более личная причина: его характер. Он хотел выказать свою энергию в такой степени, чтобы изумить и друзей своих, и врагов. Преступление было в глазах Дантона проявлением гениальности. Дантон восхищался самим собой из-за презрения к упрекам совести. Он думал, что его дело, оправданное хорошими намерениями, утратит впоследствии свой нынешний характер, что имя его вырастет и сам он сделается колоссом революции. Дантон ошибался. Чем больше политические преступления удаляются от страстей, под влиянием которых совершены, тем более они бледнеют в глазах потомства. Говорят, что он спас отечество и революцию этими убийствами. Но, говоря так, обманываются, как обманывался сам Дантон. Народ, которого нужно опьянить кровью, чтобы побудить его защищать отечество, слыл бы народом злодеев, а не героев. Геройство составляет противоположность убийству; что же касается революции, то ее обаяние заключалось в справедливости и нравственности. Резня неизбежно должна была опозорить революцию в глазах Европы. Правда, Европа испустила крик ужаса, но ужас никогда не означал уважения.

XXV

Париж лишен связи с внешним миром — Обыски — Робеспьер предоставляет революции идти своим чередом — Убийства в тюрьмах — Палачи и жертвы — Принцесса Ламбаль

Лишь только Дантон вышел с заседания секретного комитета Коммуны, как город, после предварительного барабанного боя, затих, точно вымерший. Хотя яркое летнее солнце озаряло верхушки деревьев Тюильри, Люксембурга, Елисейских полей, но бульвары, площади, улицы совершенно опустели. Замолк глухой шум экипажей. Слышен был только стук быстро захлопывающихся дверей и окон. Шайки людей, вооруженных пиками, патрули федератов, марсельские и брестские отряды медленными шагами обходили кварталы. Сантерр со своим штабом, состоявшим из сорока восьми адъютантов, посланных секциями, объезжал караулы верхом. Заставы заперли, и марсельцы охраняли их неукоснительно. За заставами, по распоряжению отделов, поставили вторую линию часовых.