История знаменитых преступлений

На следующий день, с рассветом, на берегу моря собралась огромная толпа. Ночью построена была длинная изгородь, дабы зрители могли видеть осужденных, но не слышать их речи. Карл Дураццо, во главе блистательного кортежа из рыцарей и пажей, на великолепном коне и одетый по случаю траура во все черное, остановился у загородки. Лицо его просияло свирепой радостью при виде преступников, которых вели сквозь толпу попарно, со стянутыми веревкой запястьями, – он дождаться не мог, когда с их губ сорвется имя королевы. Однако верховный судья был человек искушенный и знал, как упредить излишнюю болтливость: к языку каждого осужденного прицеплен был рыболовный крючок. Пытали несчастных на палубе одной из галер, так что никто не услышал ни слова из ужасных признаний, которые вырвала у них боль.

Между тем, в душе Иоанны, несмотря на все обиды, которые ей пришлось стерпеть от своих пособников, мало-помалу пробудилось сострадание к той, кого она почитала, как родную мать, к подругам детства и наперсницам. Всколыхнулась и давно забытая нежность к Роберту Кабанскому. С нижайшей просьбой помиловать осужденных королева отправила двух гонцов к Бертраму де Бо. Но верховный судья приказал схватить и их. Отданные палачам, они сознались в соучастии и были приговорены к тому же наказанию, что и остальные. Одна лишь донна Канция ввиду своей беременности избегла пыток, но не наказания: приговор отсрочили до того дня, когда она разрешится от бремени.

Прелестную камеристку повели назад в тюрьму. И вот, раздаривая улыбки самым привлекательным кавалерам, которых она только могла рассмотреть в толпе, Канция оказалась недалеко от герцога Дураццо и знаком подозвала его к себе. По причине, о которой уже было сказано, язык ее не был продырявлен железным крючком, а потому она смогла шепотом поведать ему все, что пожелала.

Карл побледнел как смерть и, схватившись за эфес шпаги, воскликнул:

– Презренная!

– Вы забываете, сударь, что я нахожусь под защитой закона.

– Матушка! Бедная моя матушка! – глухо прошептал Карл и упал навзничь.

На следующий день городской люд, проснувшийся прежде палачей, стал громкими воплями требовать жертвы. Все королевские войска и отряды наемников, пребывавшие в распоряжении судейских, расставлены были на улицах, дабы сдерживать напор толпы. Ненасытная жестокость, слишком часто принижающая человеческую натуру, пробудилась в горожанах. Опьянение ненавистью, безумие крови кружили людям голову, подогревая и без того разгоряченные жаждой мести умы. Толпы мужчин и женщин, ревущих, словно дикие звери, подступили к стенам тюрьмы и грозились их разрушить, если им не позволят сопроводить осужденных к месту казни, и громкий однообразный ропот вздымался над городом, подобно рычанию грома, ужасом леденя самое сердце королевы.

Случилось так, что, невзирая на все усердие со стороны мессира Бертрама де Бо, графа Монтескальозо, с каким он старался удовлетворить желания черни, приготовления для торжественной казни завершились только к полудню, когда солнце самым нещадным образом пали́т город. Громогласный крик вырвался из груди десяти тысяч задыхающихся горожан, когда в толпе заговорили о том, что осужденных вот-вот выведут. На мгновение все умолкли, и двери тюрьмы под скрип и скрежет проржавевших петель медленно отворились. Первыми, в три шеренги, выехали всадники с опущенными забралами, держа копья в упоре[9]. Вслед за ними, под гиканье и проклятия толпы, на повозках, одного за другим, стали вывозить заключенных. Они были обнажены до пояса, связаны и с кляпом во рту. Каждую повозку сопровождала пара палачей, чтобы пытать несчастных по дороге. На первой повозке везли бывшую прачку из Катании, возвысившуюся до звания вдовы великого сенешаля и королевской наставницы, – донну Филиппу Кабанскую, и палачи, держась чуть позади нее, один по правую руку от нее, другой – по левую, бичевали ее с таким ожесточением, что кровь, брызжущая из ран, оставляла длинный след на мостовой по ходу процессии.

Следом за матерью, на двух повозках, ехали графини Терлицци и Морконе, старшей из которых было всего девятнадцать. И так восхитительно красивы они были, что шепот изумления прокатился по толпе, жадно созерцавшей их обнаженные, трепещущие тела. И только заплечных дел мастера, которым поручено было истязать девушек, взирая на эти прелестные, обольстительные формы, кровожадно усмехались. Бритвой, со сладострастной неспешностью, срезали они лоскуты плоти и бросали зрителям, а те с ожесточением рвали их друг у друга из рук и кричали палачам, с какой части тела жертвы отхватить еще кусочек.