Мэй зябко поёжилась, посидела минуту на постели, обхватив руками коленки, а потом решительно тряхнула головой — сон или не сон, с этим мы разберёмся, а сейчас надо вставать и снова играть в игру, придуманную хозяевами Приюта — Попечителями. За два месяца пребывания здесь Мэй успела изучить правила этой игры и знала: главное — это выглядеть пай-девочкой.
Она громко сказала сама себе «Доброе утро!», — зная, что за ней наблюдают, — приняла душ, привела себя в порядок, оделась и уже хотела направиться в столовую, не дожидаясь произнесённого механическим голосом приглашения, но задержалась у висящего на стене зеркала — взглянуть на себя и поправить волосы. Взгляд девочки упал на стоявшую на подзеркальном столике маленькую вазочку с одиноким цветком, который она вчера сорвала в саду — это разрешалось воспитанницам (если дело ограничивалось одним-двумя цветками, а не целой охапкой). Что-то было не так, и секунду спустя Мэй поняла что именно.
У цветка было пять тонких синих лепестков, а вчера, когда Мэй принесла его в свою комнату и поставила в вазочку, лепестков было четыре. Это она помнила совершенно точно — зрительная память (и память вообще) у девочки была великолепной. Не доверяя своим глазам, Мэй вытащила цветок и повертела его в пальцах, рассматривая со всех сторон. Лепестков было пять —
Это вроде бы незначительное открытие настолько потрясло девочку, что она застыла, глядя на себя в зеркало огромными от крайнего изумления глазами. Её вернул к реальности механический голос дежурного воспитателя, возвестивший: «Дети, пора завтракать!».
Мэй не чувствовала вкуса еды, всецело поглощённая своими мыслями, но съела всё с видимым аппетитом и выпила кофе: ведь главное — это выглядеть пай-девочкой. На занятиях — индиго занимались маленькими группами по три-четыре человека, и на каждую группу преподаватель подбирался с учётом возраста, уровня развития, интересов и специфических особенностей учеников, — она была несколько рассеяна, но сумела это скрыть (правда, пару раз заметив, что педагог посмотрел на неё как-то по-особому). К немалому удивлению Мэй, привыкшей к ежедневному общению с экспериментаторами, от тестирования её в этот день избавили. «Почему?» — подумала она и почувствовала неприятный холодок. Неужели…
Мэй искала Хайка, но его нигде не было видно. Девочка попыталась мысленно позвать приятеля, однако он не ответил — или не услышал. Мэй не стала усиливать зов — если Хайк работает «подопытным кроликом», то ответить он всё равно не сможет, а проверять на себе уровень чувствительности сенсоров, следящих за психополем воспитанников, ей совсем не хотелось.
Отдохнув после обеда, она искупалась в бассейне и спустилась во двор, надеясь найти Хайка в саду, но и там его не оказалось. Мэй присела на скамеечку у старого кряжистого пня — здесь они с Хайком сидели чаще всего. Хайк даже выжег на боку пня маленькие буковки «М» и «Х» — вон там, где кора слезла, обнажив гладкую, словно отполированную, древесину. «Стоп! — сказала Мэй сама себе — А где же буквы?».
Девочка вскочила, подбежала к пню, присела на корточки и провела пальцами по дереву. Буквы были выжжены именно здесь, на этой самой проплешине величиной с ладонь! Они
Мэй стало не по себе. Сначала цветок с лишним лепестком, теперь эти исчезнувшие инициалы — многовато для одного дня. Что-то определённо изменилось — вот только что?
Услышав шорох шагов, она подняла голову, ожидая увидеть Хайка. Но нет, по тропке между деревьями прошёл незнакомый мальчишка лет девяти с выражением отрешённой задумчивости на не по-детски серьёзном лице. Мэй встала, подождала ещё несколько минут — никого. И тогда она решила вернуться к себе в комнату. «Надо лечь, — подумала она, — сосредоточиться и
Мэй ещё не знала, что с самого утра она является центром внимания всего персонала Приюта, и что ночевать в своей комнате ей уже не придётся.
— Господин директор, — голос воспитателя дрожал от волнения, — у меня есть срочная дополнительная информация по воспитаннице Мэй. Я уже докладывал вам ещё утром…
— Поднимитесь ко мне, — перебил его директор. — Жду.