Истребленные маршалы

Григорий Иванович полагал, что война затянется на несколько лет, и, как кажется, хотел обеспечить любимую жену всем необходимым впрок, вплоть до дня победы. И не задумывался, можно ли сохранить такую прорву продуктов в домашних условиях. А может, полагал, что Ольга сможет успешно реализовать привезенные скоропортящиеся деликатесы, яблоки и цитрусовые на рынке, и тем поправить тяжелое материальное положение? Известно ведь, как трудно жилось в Советском Союзе маршальским женам!

Но шутки в сторону. В деле успешного самоснабжения продовольствием Кулик не слишком отличался от других советских генералов и маршалов. Впечатляет, например, перечень деликатесов и напитков, которые Военный Совет Западного фронта вручил командующему 20-й армии генералу А.А. Власову в качестве подарка на Новый, 1942-й год: 0,5 кг икры, 1,0 кг балыка, 5 коробок шоколадных конфет, 5 плиток шоколада, 1 коробка какао, бутылка вина, 6 флаконов коньяка, банку лимонов в сахаре, 10 коробок папирос и прочее, и прочее, вплоть до 2 пар шерстяного белья и одной — шелкового. Да и посылки с продовольствием и одеждой обеим своим женам (ни одна из них не знала о существовании соперницы, будучи уверенной, что является единственной законной супругой генерала) Андрей Андреевич регулярно отправлял, пока не попал в окружение со 2-й ударной армией. До поры до времени страсть к дармовым коньякам, шампанскому, икре и балыку сходила с рук, зато если военачальник чем-либо проштрафился в глазах Верховного, то продовольственные прегрешения выступали весомым (в буквальном смысле — на многие сотни килограммов, если не на тонны) довеском к более серьезным обвинениям в заговоре, измене, трусости или неисполнении боевого приказа.

Эпизод же с посланным в Свердловск самолетом доказывает, что Кулик, отправляясь в Крым, еще недооценивал трагичность сложившегося там положения, поэтому не слишком торопился и надеялся, что за неделю сможет благополучно решить сложившиеся там проблемы. Даже личный самолет отослал за тридевять земель, полагая, что без него обойдется. Теперь же из маршала сделали козла отпущения за сдачу Керчи, и присущая Григорию Ивановичу любовь пожить на широкую ногу пришлись весьма кстати.

Вернемся к судебному заседанию 16 февраля 1942 года. Ульрих продолжал допытываться у Кулика, когда и при каких обстоятельствах он добрался до Керчи. Григорий Иванович объяснил: «Выехал на машине до Темрюка, где и заночевал. Ночью ввиду бездорожья ехать нельзя было. Утром 11-го выехал на Тамань, куда прибыл во второй половине того же дня. По дороге из Краснодара на Тамань видел бегущую армию (тех бойцов и командиров 51-й Отдельной армии, которым уже посчастливилось удрать с Керченского полуострова на Таманский. — Б. С.). Сформировал из отдельных подразделений и военнослужащих 6–7 заградительных отрядов. В Тамани занялся организацией обороны Таманского полуострова и установлением связи с Левченко и Батовым».

«— Когда прибыли в Керчь?» — повторил председатель суда.

«— Днем 12 ноября», — признался маршал.

«— Когда улетел «Дуглас» из Краснодара?» — уточнил Ульрих.

«— Я сейчас не помню точно», — заюлил Кулик. — «Он вскоре сел из-за неисправности на Кубани».

Тут в разговор вступил член Суда армейский комиссар 1-го ранга Е.А. Щаденко, ведавший в Наркомате обороны кадрами, с вполне резонным замечанием: «До Краснодара могли долететь, а почему не могли лететь дальше сами и не посылать самолет с продуктами за женой?»

«— Я прошу этот вопрос не увязывать с общим вопросом», — взмолился Григорий Иванович. Но Ефим Афанасьевич был неумолим: «Почему вы считали, что самолет был годен для полета до Свердловска, когда сами здесь же сказали, что он был неисправен?»

«— Погода была нелетная», — затянул старую песню Кулик.

«— Когда точно прибыли в Керчь 12 ноября?» — не унимался Ульрих.

«— Во второй половине дня», — после паузы ответил маршал.

«— Сколько пробыли в Керчи?» — задал председатель новый вопрос.

«— Около 3 часов», — честно ответил маршал.

«— Как добрались с Тамани до Керчи?» — забрасывал Ульрих подсудимого градом невинных с виду вопросов.

Григорий Иванович с гордостью заявил: «Я никому не сказал и выехал на катере. Меня могли потопить самолеты противника».

Но гордиться, по мнению Щаденко, было нечем: «Вы же ехали на быстроходном катере. Как же могли в него попасть с самолета?»

«— Нет, могли попасть», — неуверенно возразил Кулик.

«— А немцы разве знали, что это едет именно Кулик?» — съехидничал Ефим Афанасьевич.

«— В Керченской бухте», — утверждал Григорий Иванович, — «я ехал под обстрелом с обеих сторон».

Что тут имел в виду маршал, понять невозможно. То ли, что его обстреливали не только немцы с Керченского полуострова, но и, по ошибке, свои — с Таманского. То ли, что его обстреливала как немецкая артиллерия из Крыма, так и вражеские самолеты. В принципе, маршал сильно преувеличивал опасность, которой подвергался. В быстроходный катер штурмовику или бомбардировщику действительно попасть очень непросто.