Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви

Здесь можно задаться вопросом, какова изначальная причина грехопадения человека: потому ли человек стал игнорировать Бога, что он направил свое желание на чувственно постигаемую реальность, или же, начав игнорировать Бога, он обратился к этой реальности? Чаще всего святые отцы отдают предпочтение первому ответу, подчеркивая незрелое, детское состояние человека в раю, когда он уступил внушению лукавого завладеть «благами», наиболее легко и непосредственно ему доступными. Мы видели, что об этом пишет святитель Афанасий. Преподобный Максим придерживается сходной точки зрения: «Лукавый, прикрыв зависть маской доброжелательности и коварно убедив человека направить свое желание к чему-то, кроме Причины сущего, сумел добиться забвения этой Причины»[371].

Но равным образом возможно настаивать и на другой точке зрения. В действительности имеет место взаимодействие двух причин — эта диалектика упомянута преподобным Максимом Исповедником в другом фрагменте, описывающем, как происходило грехопадение. Из этого отрывка видно, что желание чувственного и его удовольствий, с одной стороны, и забвение Бога, а в равной мере и себялюбие, с другой, возрастают соответственно друг другу и взаимно обусловливают и усиливают друг друга: «Чем больше человек устремлялся к чувственным вещам посредством одних ощущений, тем больше его одолевало неведение, чем больше он был скован неведением Бога, тем больше он предавался наслаждению материальным, которое познается эмпирически, чем больше он насыщался этим наслаждением, тем больше он подхлестывал себялюбие, из него проистекающее, чем больше он взращивал свое себялюбие, тем больше он изобретал многочисленные средства, чтобы добиться удовольствия — плода и цели любви a себе»[372].

Множественные формы желания, в которых падший человек ищет, как различными способами достичь чувственного удовольствия, которому он отныне посвящает свое существование, а также средства, применяемые им психологически и физически для облегчения физической и душевной боли, которая, как мы увидим далее, к этому присоединяется, — все это суть страсти, которые оказываются изобретениями человека, призванными ответить на эти новые потребности. «Стремясь получить наслаждение и избежать страдания, подталкиваемый себялюбием, человек изобретает многочисленные и неисчислимые формы тлетворных страстей», — пишет преподобный Максим Исповедник[373]

, а далее он говорит: «Пороки предстают во множественных и разнообразных формах в соответствии с тем, как каждый из них связан с человеческой природой… Они вынуждают человека, подчиненного желанию наслаждения и страху перед страданием, служить им и изобретать многочисленные формы страстей соответственно тем возможностям, которые предоставляются обстоятельствами и средствами»[374].

б) Икономия желания

Духовные желания, которые сводятся к жажде Бога, и чувственные, плотские желания не являются, как могло бы показаться с первого взгляда, двумя различными в своей основе родами желания: человек располагает в своем естестве одной единой способностью желать (ἐπιθυμία, ἐπιθυμητικόν, ἐπιθυμητικὴδύναμις)[375]

.

У человека, которого мы определили как нормального (Адам до грехопадения или святой — человек, восстановленный во Христе), эта вожделевательная способность, в соответствии с его природой, вся целиком обращена к Богу — естественному и нормальному «объекту» человеческого желания.

Чувственные желания, которые проявляются у падшего и грешного человека, — не что иное по своей глубинной природе, как то же самое желание, которое, отклонившись от естественной Божественной цели, направилось против природы и привязалось к чувственной реальности, дробящейся в своей множественности.