Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви

Влекомая отовсюду этими многочисленными чувственными желаниями, целостная душа рассеивается во все стороны и разделяется. Мышление движется во многих направлениях, растекаясь и рассеиваясь каждое мгновение в ту сторону, где находится приятное для чувств[439]. «Разум, — отмечает авва Евагрий, — блуждает, когда он страстный, и он неукротим, когда осуществляет свои желания»[440]. Увлекаемый непрестанно изменяющимся вихрем желаний, разум утрачивает постоянство и мир, которые были присущи ему, когда он действовал нормальным образом, созерцая Бога. Он несется в бурном безостановочном потоке, не зная покоя.

Душа оказывается разделенной не только множеством желаний, живущих в ней, но еще и двойственностью, которая проявляется в познании добра и зла, приобретенном в грехопадении. «По мере того как человек старается помышлять о благе, — замечает блаженный Диадох Фотикийский, — тотчас вспоминает он о зле, потому что из-за преступления Адама память человеческая оказывается разделенной на двоякое помышление»[441].

Как правило, человек, охваченный чувственными желаниями и наслаждениями, полностью предается им. «Те, кто предаются чувственным и тленным удовольствиям, тратят всё желание своей души на плоть и так становятся целиком плотью», — пишет святитель Григорий Палама[442]

. С этого времени они претерпевают обусловленные плотью ограничения и превратности. «Сила греха… действительно увлекает душу посредством удовольствия в страдание плоти, столь близкой», — отмечает преподобный Максим[443]. От связи человека с плотью через наслаждение проистекают для него тление и смерть[444]. «Изначально обманутые видимостью удовольствия, мы предпочли смерть жизни. Наслаждение есть матерь смерти», — говорит преподобный Максим Исповедник[445].

Из духовного существа, каковым человек был по первоначальной природе, он, извращая свое желание, делает сам себя существом душевным, плотским и, утрачивая основную характеристику своей природы[446]

, становится подобен животным[447]. «Грубый и безрассудный инстинкт, подталкивая их к нечистоте, заставляет их забыть о человеческой природе»[448]. «Душа припадает к наслаждениям тела, как звери — к корму»[449].

Отвратив вожделевательную способность от Бога, дабы направить ее на чувственную реальность, предполагая найти в ней более доступное и быстрое наслаждение, человек в своих надеждах на наслаждение терпит глубокое разочарование. Получив опыт чувственного удовольствия, он сталкивается с болью.

Человеку в первозданном состоянии боль была незнакома[450]: духовное наслаждение, которое он испытывал, пребывая в единстве со Святой Троицей, было полностью ее лишено. Но перестав в грехопадении быть духовным существом и став чувственным, человек приобрел неизбежного спутника наслаждения — боль[451]. «Человек на опыте познает, что абсолютно всякое удовольствие своим следствием имеет боль», — замечает преподобный Максим Исповедник[452].

Человек получает опыт не только боли физической, но также, и прежде всего, опыт душевного и нравственного страдания, которое принимает форму печали. «Печаль (λύπη) души есть итог наслаждения чувств. Ибо печаль души вызывается этим наслаждением», — отмечает толкователь «ВопросоответовкФалассию»[453]

. Обращая к чувственному миру вместе с вожделевательной способностью и свой разум и направляя его туда, человек предлагает разуму объект, который не соответствует более его предназначению и несообразен его природе. «Разум, — пишет преподобный Максим, — действует противоположно своей природе, когда прилепляется к поверхностному; то есть к чувственному и телесному. С этого момента он порождает печаль души, непрестанно бичуемой хлыстом совести»[454].

Но печаль эта проистекает еще и от того, что объект желания и полученное удовольствие совершенно несоразмерны природе вожделевательной способности и тому наслаждению, которое ей уготовано. Мы видели, что желание человека было сотворено для Бога. «Наша способность желать была приспособлена к безграничности предмета наших желаний и соразмерена с ним», — уточняет святой Николай Кавасила[455]. Бог, по его словам, «подстроил под Себя и нашу душу, и нашу вожделевательную способность, и все наше существо»[456]. «Именно сообразно Христу было создано человеческое сердце, как безграничный ларец, достаточно просторный для того, чтобы содержать в себе Самого Бога»[457].