Итоги № 28 (2012)

— Для ВИПов типа тогдашнего министра здравоохранения?

— Зурабова не звали. Он приехал по собственной инициативе. Хотя лучше бы не делал этого.

— Почему?

— Вышел на сцену и стал говорить какую-то ерунду. Впервые собрались люди, понявшие, что могут своими силами что-то изменить, а тут выходит министр и заявляет, мол, рак крови — генетическая болезнь (а это абсолютная чушь!) и таких детей лечить не надо, поскольку много других насущных проблем. Зал стал свистеть, и Зурабову пришлось уйти со сцены...

— На последнем вашем концерте были отказники, не захотевшие участвовать в нем из-за того, что вы снялись в пропутинском предвыборном ролике?

— Нет. По крайней мере, мне ни один не отказал, а мы с Диной стараемся лично звать людей.

— Услышал, что даже в родном театре некоторые коллеги перестали с вами здороваться, вот и подумал...

— Это проблема не моя, а этих людей. Могу лишь отпустить ситуацию, но не изменить ее.

— А объясниться?

— Бесполезно. Недавно попыталась поговорить в прямом эфире «Дождя» с Ксенией Собчак. Вы, наверное, видели, что получилось в итоге.

— Книжка «Муму» в подарок. Как бедной утопленной собачонке.

— Что характерно: презент заготовили заранее. Люди хорошо знали, к чему сведется разговор...

— Пожалели, что пошли?

— Потерянное время.

— Зачем ходили?

— Стала нарастать непонятная волна. Сначала Ксения на церемонии «Ники» задала вопрос о ролике, сказав, будто это единственная возможность, потом в социальных сетях написала, что дважды звала меня на беседу, а я отказываюсь, боясь показать скелет в шкафу. Последней каплей стал эпизод в Третьяковке, куда я пошла с Юрием Норштейном. Очень люблю этого человека, он служит нравственным камертоном в моей сегодняшней заблудшей жизни. Время от времени, когда становится особенно плохо, звоню Юрию Борисовичу, и мы идем в музей. Какой бы уставшей ни была, в этот момент я счастлива. Отдыхаю душой, вся пыль и суета моментально оседают. Такая норштейнотерапия. И вот мы бродим по залам, вокруг Серов, Крамской, неописуемая красота, и вдруг сквозь этот незыблемый смысл появляется интеллигентного вида пожилой человек, подходит к нам и громко-громко говорит: «Чулпан, когда же у вас проснется совесть? Когда ответите на главный вопрос?» Конечно, я впала в ступор, честно пытаясь понять, о чем именно речь, а потом решила, что надо встречаться, раз люди реагируют столь обостренно. Я сказала: «Пожалуйста, Ксения, я к твоим услугам. Единственное условие: перед интервью сходи в новую клинику, посмотри на все своими глазами...»

— Была?

— Да, Ксения пообщалась с врачами, но увиденное, надо полагать, не произвело на нее должного впечатления... Нет, не жалею, что записала интервью, только о потраченном времени — и ее, и моем, и зрителей. Люди хотели что-то понять, но у меня нет устраивающего всех ответа на главный, как им кажется, вопрос... Видимо, нужно было четко и категорично заявить, за красных я или за белых.

— Вы за кого, Чулпан?

— Я? За людей. За разных. За детей, которых нужно вылечить сегодня — завтра будет поздно. Революции, как известно, совершают романтики, но ее плодами пользуются другие. Ксения долго и упорно загоняла меня в узкий коридор, как быка на корриде, заставив выбирать между Северной Кореей и революцией... Но я и сейчас абсолютно уверена, что любая кровавая история в нашей стране недопустима, и обе стороны должны сделать все, чтобы не дать разгореться конфликту.

— По-хорошему, вопрос надо было адресовать людям, позвавшим вас записаться в ролике. По сути, вы оказались в роли заложницы...

— Не могу отвечать за других. Вижу, как сильно за семь лет изменилась в России ситуация с благотворительностью, приняты законы, о которых мы говорили. Все было сделано достаточно быстро. А каждый шаг влиял на чью-то конкретную жизнь. Убрано большое количество препон, связанных с ввозом лекарств, с налогообложением средств жертвователей. Путин реально помогал этому...

— Речь о другом. ВВ, готов поверить, приложил руку, но этично ли требовать публичной благодарности за доброе дело?