Итоги № 31 (2012)

Помню, гости кинофорума остановились в гостинице «Москва», ставшей моей любимой на долгие годы. Западные звезды, конечно, были несколько обескуражены приемом, но старались не подавать виду. Я, например, видела, как Феллини и Джульетта Мазина четыре часа ждали на этаже свой номер, безрезультатно пытаясь узнать, когда их поселят. За обедом представители социалистических стран оказывались за одним столом, Западной Европы — за другим, американцы — за третьим, а за самым дальним располагались наши советские коллеги. Рассаживая нас по географическому принципу, организаторы фестиваля, очевидно, не хотели, чтобы мы общались, но мы встречались на просмотрах или в пресс-баре, где шумно обсуждались последние новости и где мы по знакомству доставали черную икру — лучший подарок домой из Москвы...

В один из последующих приездов, когда я была в кинотеатре «Россия» на просмотре «Маленького большого человека» с Дастином Хоффманом в главной роли, ко мне подошла Любовь Орлова. «Беата, что думаешь об этой картине?» — легко начала беседу Орлова. Мы не были знакомы, и ее внимание было приятно. Один из самых известных вестернов начала 70-х годов считался по тем временам весьма прогрессивной картиной. Я сказала, что фильм отличный. На что Орлова заметила: «Какой сионистский фильм!» Я поняла, что мы по-разному смотрим на эту картину, но возражать не стала. Наш короткий разговор оборвался, и больше мы с ней не общались...

Припоминаю разговор с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой, которая принимала нас однажды в Кремле по случаю открытия кинофестиваля. Эффектная женщина, всегда одетая от «Диор», Фурцева на приеме предостерегла меня: «Не пей пиво, пей только коньяк!» Она объяснила, что любители коньяка пьяницами не становятся. А однажды Фурцева приехала в Варшаву на встречу с творческой интеллигенцией в Лазенковском дворце. Тогда министр произнесла, обращаясь к полякам: «Я знаю, что вы нас не любите. Но мы будем любить вас так долго, пока наконец вы нас не полюбите».

Во время фестиваля было много разных встреч и знакомств: с кем-то складывались приятельские отношения, а с кем-то и более близкие, по-настоящему дружеские, как, например, с семьей Михалковых.

— Вы на фестивале познакомились?

— Нет, раньше. С Сергеем Владимировичем я впервые увиделась Варшаве, наверное, в середине 60-х, когда он приехал на встречу с юными читателями и знакомил их с переводом книги про Дядю Степу. Отличники гордо поднимались на сцену, и Михалков надписывал каждому дарственный экземпляр. «Дядя Степа» просто стал хитом того дня! Меня организаторы встречи — общество польско-советской дружбы — пригласили поприветствовать известного детского писателя. Позднее, когда я стала регулярно ездить на кинофестивали в Москву, а Михалков-старший по своим писательским делам в Варшаву, мы очень подружились. Бывая в Варшаве, Михалков всегда мне звонил, привозил коробку шоколадных конфет фабрики «Большевик», и мы шли куда-нибудь пообедать.

С Андреем Кончаловским я познакомилась в один из своих первых фестивальных приездов. Его тогда еще звали Андроном, потом он менял фамилию на Михалков-Кончаловский в зависимости, наверное, от видов на премии. На одном из фуршетов Андрон вдруг ко мне подошел и галантно поклонился: «Вы очень красивы. Вам это, конечно, уже говорили? Слышал, вас называют в Польше звездой». Вроде бы ничего особенного, но мне было приятно. Высокий, плечистый, с обезоруживающей улыбкой, он обращал на себя внимание. Беседа завязалась, и я узнала, что он только окончил ВГИК и что его вторая страсть после кино — музыка. Андрон учился в Московской консерватории по классу фортепьяно, но не закончил. Ироничный, блестящий в оценках и формулировках, Кончаловский постепенно завоевывал мои симпатии. И однажды я дождалась приглашения на Николину Гору, фамильное гнездо Михалковых: «Едем! Познакомлю тебя с нашими». Дом стоял в лесу. Рядом оказалась небольшая ледяная речка и даже песчаный пляж. Купаться я там наотрез отказалась («Холодно, я лучше вас на берегу подожду»), хотя все остальные плавали. И прозвали меня за это Выродочек: мол, все делает по-своему.

— Тепло же вас приняли...

— Да нет, полюбили. Я это чувствовала. Душой дома была Наталья Петровна, дочь художника Петра Кончаловского и внучка великого Василия Сурикова, переводчица, в частности, песен Эдит Пиаф, писательница, поэтесса, рукодельница — она тогда вышивала платье для невесты Андрона — балерины и актрисы Натальи Аринбасаровой. Но не успела будущая свекровь, образно говоря, закончить свою вышивку, как Андрон уже заинтересовался кем-то другим — любил он беспокойной любовью, которая вспыхивала так же легко, как и гасла. С первой же встречи Наталья Петровна окружила меня такой любовью, что я обращалась к ней «мама»...