Итоги современного знания

Но если такъ, то къ чему же повели насъ всѣ исполинскіе успѣхи наукъ естественныхъ и историческихъ? главнаго-то они намъ и не дали. И чему же такъ радовался Ренанъ? И не жалкое ли представленіе цѣлаго міра, какъ нѣкоторой громадной эволюціи, когда смысла этого развитія мы ничуть не понимаемъ?

Ренанъ подробно объясняетъ, какъ плачевна такая умственная тьма. Онъ говоритъ:

«Сколько времени національный духъ будетъ еще побѣждать индивидуальный эгоизмъ? Кто въ послѣдующихъ вѣкахъ окажется наиболѣе послужившимъ человѣчеству, патріотъ, либералъ, реакціонеръ, соціалистъ, или ученый? Никто этого не знаетъ, и однакоже существенно важно было бы знать это, потому что то, что хорошо при одномъ изъ этихъ предположеній, дурно при другомъ. Мы двигаемся, не зная сами, куда идти. Смотря по той точкѣ, съ которой слѣдуетъ стремиться, то, что дѣлаетъ, напримѣръ, Франція, есть или нѣчто превосходное, или нѣчто никуда негодное. Другія націи ничуть не яснѣе видятъ. Политика подобна пустынѣ, въ которой люди идутъ на удачу, къ сѣверу, къ югу, потому лишь, что нужно идти. Никто не знаетъ, относительно общественнаго порядка, въ чемъ состоитъ благо. Утѣшительно только то, что мы непремѣнно куда-нибудь да приходимъ» (стр XVII).

Бѣдному человѣчеству, утратившему всѣ руководящія понятія, конечно, приходится радоваться хоть тому, что въ какую сторону ни пойдешь, все куда-нибудь придешь, то-есть, что путь не будетъ безконеченъ. Но это — небольшое утѣшеніе!

Ренанъ заключаетъ такими словами:

«Въ итогѣ, если, вслѣдствіе неутомимыхъ трудовъ XIX вѣка, познаніе фактовъ возрасло удивительно, то назначеніе человѣка покрылось мракомъ болѣе, чѣмъ когда бы то ни было» (стр. XVIІІ).

Какіе жалкіе успѣхи! Нашъ вѣкъ оказывается безмѣрно богатымъ фактами и до нищенства скуднымъ идеями. Ренанъ, чувствуя, что итогъ вышелъ очень печальный, пускается затѣмъ въ оговорки и извиненія, напримѣръ, что лучше мало знать, да вѣрно, что фанатическіе предразсудки будто-бы вреднѣе, чѣмъ непорченность нравовъ, и т. п. Обращаясь затѣмъ къ себѣ, онъ очень рѣшительно заявляетъ: «и такъ, я былъ правъ, когда въ началѣ своего умственнаго поприща твердо повѣрилъ въ науку и поставилъ ее цѣлью своей жизни» (стр. XIX).

Послѣ всего сказаннаго, это имѣетъ видъ жестокой непослѣдовательности. Не радостное сознаніе своей правоты, а грусть и безнадежность — вотъ прямое впечатлѣніе того обзора научныхъ успѣховъ, который сдѣланъ Ренаномъ. Его хладнокровный тонъ явно противорѣчитъ содержанію его рѣчей. Да и самая настойчивость, съ которою онъ увѣряетъ себя и читателей, что былъ правъ, показываетъ, что онъ въ этомъ сомнѣвается. Развѣ ученый нуждается въ какихъ-нибудь оправданіяхъ своей любви и преданности наукѣ? Развѣ дѣло дошло до того, что наука должна защищать свои права и что нужно вступаться за тѣхъ, кто въ нее вѣритъ и посвящаетъ ей жизнь? Да, дѣло, очевидно, дошло до этого, какъ скоро наука понимается въ томъ смыслѣ, какъ ее разумѣетъ Ренанъ.

Можно сказать, что онъ представилъ намъ, собственно, не успѣхи наукъ, а только успѣхи матеріализма въ наукахъ. Картина его вѣрна, но мы думаемъ, что этотъ общераспространенный складъ научныхъ убѣжденій есть лишь очень одностороннее отраженіе сущности науки; мы вѣримъ, что и теперь истинное содержаніе наукъ гораздо значительнѣе и, что, вообще, научныя начала имѣютъ несравненно больше внутренней силы и глубины. Ренанъ есть рабъ современности. Онъ преклоняется передъ авторитетомъ наиболѣе популярныхъ изъ нынѣшнихъ ученыхъ такъ же покорно, какъ прежде преклонялся передъ католическимъ ученіемъ.

И однако, въ Ренанѣ еще живы другія понятія, болѣе высокія, чѣмъ его теперешнее исповѣданіе. Послѣднія строчки его предисловія странно противорѣчатъ духу, въ которомъ все оно написано. Заговоривъ о томъ, что человѣчеству и наукѣ не суждено вѣчно существовать, онъ неожиданно заключаетъ: «но, еслибы даже небо на насъ обрушилось, то мы все-таки уснули бы спокойно съ такою мыслью: Существо, котораго мы были преходящимъ проявленіемъ, всегда существовало, всегда будетъ существовать» (стр. XX).

Конечно, подобная мысль о Богѣ и о нашихъ отношеніяхъ къ нему можетъ быть очень утѣшительна; но гдѣ же хотя малѣйшій слѣдъ этой мысли въ той наукѣ, которую Ренанъ поставилъ цѣлью своей жизни и успѣхи которой онъ намъ только-что излагалъ? Если мірозданіе и человѣкъ есть произведеніе божественной силы, то на всемъ должна лежать нѣкоторая печать этой силы. Стремится ли наука распознать эту печать? Научаетъ ли она насъ умѣнью ее видѣть? Если процессъ, совершающійся въ мірозданіи и въ исторіи, есть нѣкоторая эволюція, то показываетъ ли наука, что направленіе и цѣль этой эволюціи не случайны, а такъ или иначе находятся въ зависимости отъ божественнаго ума и божественной воли?

Вотъ точка зрѣнія, съ которой видно, что то, что Ренанъ считаетъ великимъ успѣхомъ, составляетъ, можетъ быть, великій упадокъ.

VIII

Новѣйшій образъ мыслей по Вогюэ