Юбер аллес (бета-версия)

Немало солярных символов было и внизу, на улице. Свастики - левосторонние германские хакенкройцы и правосторонние славянские коловраты - красовались повсюду: на стендах с праздничными плакатами, в витринах магазинов, на полотнищах протянувшихся над Новым Арбатом перетяжек, на воздушных шариках и маленьких флажках в руках у детей... (эти флажки и шарики продавали тут же, на тротуарах, вместе с горячими пирожками, пончиками и пышками). Некоторые из свастик, образованные лампочками и неоновыми трубками, еще только ждали своего часа, чтобы после заката засиять во всем великолепии торжественной иллюминации. Фридрих знал, что в воскресенье вечером над Красной площадью расцветут даже хитроумные фойерверки в форме свастики... Религиозной символики нигде не было - хотя православная церковь и продолжала вялые попытки примазаться к торжествам, на деле древнему языческому празднику был давно возвращен его истинный арийский смысл.

И, разумеется, свастики были на имперских знаменах - многометровых полотнищах, свисавших вдоль стен домов, и флагах, горделиво развевавшихся на фонарных столбах. Почти как в Берлине в дни национальных торжеств. С одним существенным отличием: в Москве все знамена висели симметричными парами - к каждому алому германскому обязательно прилагался российский триколор. В принципе в Дни арийского единства полагалось украшать улицы флагами всех стран Райхсраума, но их полный комплект встречался редко - чаще всего на мостах или на флагштоках некоторых площадей, где проходили массовые гуляния. Парой же из германского и российского флага был украшен практически каждый дом или столб. Кое-где встречалась и патриотическая самодеятельность - флаги, вывешенные в окнах и с балконов жилых зданий. Из уличных репродукторов текла бодрая и торжественная музыка - тоже в основном русская и дойчская.

Власов и Эберлинг шагали по проезжей части Нового Арбата среди прочих гуляющих. Так же, как и они, большинство народу двигалось в сторону Кремля. Семьи с нарядными детьми, парочки, молодежные компании, москвичи и туристы, русские и нерусские... Арийское Единство в действии. Кое-где заметны были полицейские в парадных мундирах, приглядывавшие за порядком; главным образом они следили, чтобы не было пьяных и распивающих спиртное на улице - однако, похоже, работы им не находилось, во всяком случае, пока.

- Не думаю, что это личный энтузиазм, - заметил Хайнц, проследив взгляд Фридриха на один из балконов. - Скорее всего, в таких квартирах живут члены партии, и вывесить флаги им велели в их ячейке. А вот большевисткая символика на стенах рабочих окраин - это действительно от души. А вовсе не на американские деньги, что бы там ни говорила по этому поводу пропаганда...

- Тогда уж на китайские, - усмехнулся Власов. - Хотя, конечно, американцам тоже не особенно важно, как именно подрывать Райхсраум изнутри. Если среди русских находятся идиоты, испытывающие ностальгию по большевизму, которого сами не застали - почему не использовать и это. Пропаганда пропагандой, но роль иностранных спецслужб во всей этой гадости я бы не стал недооценивать. Нет, конечно, каждому малолетнему недоумку, малюющему на стене подъезда серп и молот, никакой дядя из ЦРУ не платит. Средства идут на создание атмосферы, в которой само появление таких недоумков становится возможным. На вбрасывание лозунгов в стиле "не надо было воевать за Власова - пили бы сейчас американскую колу". Сталин-де был союзником Америки и после войны провел бы демократизацию... Порой я жалею, что нельзя создать альтернативную ветку истории специально для таких вот агитаторов. Чтоб на собственной шкуре убедились, какую "колу" подают в гулаговских бараках! И вообще, нечего сказать, достойный символ свободы - американская кола... Как будто кто-то не знает, что она запрещена в Райхсрауме не из идеологических соображений - что вообще за глупость, какая идеология может быть в напитке? - а исключительно из-за вредности для здоровья. В ней, между прочим, монета за ночь растворяется, а сахара в одном стакане больше, чем в литре нормального чая...

- Запретный плод сладок, - ответил Эберлинг и хохотнул над невольно получившимся каламбуром.