Юго-запад

— Вот именно! — кивнул Кравчук. — Если он решит прорываться, то у него только одна дорога — на северо-запад. Это самый близкий путь к своим. Во-первых, тут леса. А во-вторых, до Бичке километров сорок, до переднего края — максимум сорок пять.

— Теперь все ясно.

— Тебе будет придана танковая рота. — Кравчук начал свертывать карту. — Организуй взаимодействие. И не очень-то смирно себя веди, при возможности улучшай позиции. Тут тебе полная свобода. Но главное, конечно, не допустить прорыва. Есть вопросы?

— Вопросов нет.

— Тогда держи! — Кравчук протянул ему руку. — Поеду встречать второй. Он где-то на подходе.

Открытый «виллис» командира бригады круто развернулся и, мигая красными задними огоньками, скрылся во мгле ран них февральских сумерек.

Штаб батальона опять разместился в бункере. Но этот бункер но был похож на тот, в котором штаб находился перед штурмом Геллерта. Разделенный толстыми каменными простенками па бесчисленное множество отсеков, он был набит перепуганными молчаливыми людьми. Старики, женщины, ребятишки, надевшие на себя все теплое, принесшие с собой перины, матрацы, подушки, одеяла, боязливо жались к мокрым холодным степам. Когда Талащенко увидел этих людей впервые, он приказал Чибисову перенести штаб куда-нибудь по соседству. Но командир взвода управления только пожал плечами.

Везде так, товарищ гвардии майор! Еще хуже есть!..

Возвращаясь в штаб после разговора с Кравчуком, командир батальона чувствовал на себе настороженные взгляды десятков пар глаз. Он старался не глядеть на теснившихся вдоль стен людей, прибавил шагу и у тяжелой, обитой железом двери в штабной отсек невольно остановился. Не замечая его, шофер батальонной рации, пожилой и добродушный солдат, посвечивая фонариком, показывал какие-то замусоленные картинки и бумажки двум черноглазым мальчуганам лет по пяти.

И углу отсека, занятого штабом, забрав себе единственную лампу-гильзy, сидел над картой капитан Уваров. «Одна лампа, подумал комбат. —Эх, Саша, Саша!.. Ты никогда не допустил бы такого!.. »

Он подошел к Уварову, молча поглядел через его плечо на схему батальонного участка, которую тот уже заканчивал, потом спросил:

А где Краснов?

— В первой роте.

— Добре. Начнем и мы с Бельского.

Когда они вышли, над Будой уже висела черная безлунная ночь. Падал тихий, редкий снежок. Перестрелки почти не было слышно, только иногда нет-нет да и раздавалась где-то впереди короткая пулеметная очередь. В стороне переднего края, невидимые за зданиями, взлетали осветительные ракеты, и тогда на темном фоне неба отчетливей вырисовывались безмолвные громады домов и тускло серебрились косо летящие к земле снежинки.

Уваров, шедший впереди, остановился, подождал командира батальона:

— По проводу пойдем, товарищ гвардии майор?

— Добре! Пойдем по проводу.

Начальник штаба опять пошел первым. Его невысокая плотная фигура смутно мелькала впереди, шагах в десяти от Талащенко.

Справа, на параллельной улице, один за другим раздались несколько звонких минометных выстрелов. «Минрота соседа, — догадался Талащенко. — Пристреливает цели. Сейчас немец начнет отвечать».

Он прибавил шагу, решив догнать Уварова. И в эту секунду яркая вспышка взрыва с железным грохотом полыхнула там, где, держась за провод, шел начальник штаба. Падая на заснеженный скользкий тротуар, командир батальона увидел впереди метнувшуюся куда-то темную фигуру Уварова. Запахло гарью. Талащенко хотел подняться, но успел только встать на одно колено. Где-то рядом опять ухнул снаряд, и упругая взрывная волна отшвырнула комбата к черной каменной стене дома...

Последнюю партию раненых отправили в медсанбат, и капитан Сухов, холодно посмотрев на Катю сквозь стекла очков, сказал:

— Идите пока отдыхайте. Если понадобитесь, вас разбудят.

Сухов держался теперь с ней строго и официально. После того разговора в Бичке, когда он отказался отпустить ее в батальон вместо Славинской, командир санроты больше ни разу не показывал ей, что творится у пего в душе. Правда, иногда ей казалось, что в нем ещё теплится прежняя безответная нежность к ней, но стоило им только встретиться взглядами, глаза командира роты глядели па нее непроницаемо холодно, ничего не говоря и ни о чем но спрашивая...

Проснулась Катя от холода. Шинелька, которой она укрывалась, сползла на грязный цементный пол бункера. Железная дверь в длинный гулкий коридор была открыта, и там, в коридоре, кто-то негромко разговаривал. Прислушавшись, Катя узнала басовитый голос Славинской и другой — тоненький, тревожный— Галочки Лариной,

— Сюда, сюда! Скорей!

— Осторожно, не дрова!

— Ой, он без памяти...

— Быстро! Стол, свет!

Это уже сказал Сухов.

Что там такое? »

Ничего но понимая, только чувствуя в душе какую-то необъяснимую странную тревогу, Катя быстро натянула сапожки, подхватила шинель и вышла. В коридоре уже никого не было. Потом послышался шум шагов. Из отсека слева вышел человек в танковом шлеме и, остановившись, стал натягивать перчатки.

— Вы кого ищете? — спросила Катя.