Югославская трагедия

— В прошлом, — улыбнулся Маккарвер. — А сейчас Кардель связан с начальником гестапо Словенского Приморья по кличке «Йожица», помог ему разыскать и уничтожить три партизанских штаба в Словении.

— Хорош гусь! Был, кажется, анархо-синдикалистом. Все очень закономерно. Тем не менее я удивлен…

— Жена и дети Карделя находятся в концлагере под Белградом. Этим немцы его и держат.

— Удивлен, как им еще не занялся Ранкович?

— Да ведь и Ранкович в списке…

— Именно потому он и должен с особой строгостью вылавливать и карать предателей. Александр Ранкович… По прозвищам — Марко, Страшный, Конспиративный. Это в своем роде перл.

— На содержании у полиции чуть ли не с тридцать пятого года.

— Так, так.

— В свое время помог ей истребить около ста партийных руководителей. Таким образом, расчищал путь для Тито и для себя, разыгрывая роль рабочего. В новом ЦК стал ведать партийными кадрами, поэтому ему известно досье каждого здесь.

— Все ясно! — Хантингтон сделал паузу. — Тито знал, с кем имеет дело. Непонятно одно: почему он терпит сейчас абсолютное диктаторство Ранковича? Ведь этот портной совершенно по своей мерке перекраивает и партию и армию; бесконтрольно распоряжается кадрами. Надо полагать, за этим что-то кроется. — Полковник опять глубокомысленно помолчал. — Видимо, Ранкович многое знает о Тито. Это важно для нас, и я уже давно наблюдаю за ним. На вид Ранкович тихонький, сдержанный, скромный, всегда держится в отдалении, за спинами других. Заметили? А на самом деле он хитрый, упрямый и, я думаю, никого не пощадит ради достижения своих целей. Из него с нашей помощью мог бы выйти со временем неплохой югославский Тьер. Что у него с гестапо?

— Из разговора с фон Гольцем я точно установил: бегство Ранковича летом тысяча девятьсот сорок первого года из тюремной больницы в Белграде, куда он был перемещен из тюрьмы якобы на лечение, устроило гестапо.

— Браво, Шерри! Вы супермен! [52]

Вы «великий циклоп» из Ку-клукс-клана, стоящий на страже нашего флага! Выудить такого кита! Он, как третий секретарь ЦК и член Политбюро, а главное, как заведующий орготделом ЦК, поможет нам, я думаю, подобрать здесь подходящих для нас парней.

— Бесспорно, — подтвердил Маккарвер. — Я быстро нашел с ним общий язык.

— Ну, к нему мы еще вернемся. Дальше. Владо Дедиер?

— Направлен к Тито белградским гестапо.

— Сейчас он в Египте. Тито послал его туда своим представителем. Вертится там среди англичан, попивает с ними черри-бренди. Думаю, что Интеллидженс сервис не упустит такого молодца. Значит, и мы не упустим.

— Но не много ли для одного — тройная нагрузка?

— Ничего. Он спортсмен тяжелого веса! У нас, кстати, находится его старший брат Стева. Недавно он закончил курсы парашютистов и зачислен в европейскую армию Айка. Скоро, пожалуй, приземлится здесь. Тито нуждается в наших переводчиках. Следующий — Коча Попович.

— С ним я уже договорился! Этот офранцузившийся серб, любитель высоких духовных наслаждений и острых ощущений, вполне разделяет философию Ницше, что «человек — это постоянно изменяющийся, многообразный, изголодавшийся и скрытный зверь». К тому же, он поэт. Когда-то воспевал надзвездные миры и «кошачьих глаз протуберанцы», а сейчас вся его поэзия ушла в приказы, — сказал Маккарвер.

— На Поповича, значит, можно положиться?

— Вполне.

— Ну и отлично. Благодарю вас, Шерри. Вы привезли кое-что новое. Эти характеристики соответствуют моим данным.

Хантингтон пробежал глазами конец описка.

— Ну, дальше уже мелочь пошла — плотвичка! Дапчевич, Гошняк, Надж, Лекич и так далее. Так называемые испанские герои. Гестапо, видимо, завербовало их еще во Франции, в лагерях для интернированных. Почти все они сейчас на командных постах. Каждый из них в отдельности вряд ли что значит. Но сотня таких — это уже внушительный ансамбль.

7

Хантингтон возбужденно прошелся взад и вперед по комнате, напевая мотив из гимна «Звезды и полосы во веки веков». Подбросил в камин шашку тола и, остановившись у двери, прислушался. Из соседнего домика, как из бара, доносились шум, крики, песни.

— Это капитан Пинч со своим шефом Маклином и Рандольфом Черчиллем распивают вино, которое мы привезли, — догадался Маккарвер.

— Ну и пусть! — Хантингтон плотнее прикрыл дверь. — А теперь, Шерри, поговорим о маэстро всего этого югославского ансамбля — маршале Тито.

— Что ж тут скажешь? — Маккарвер недоуменно развел руками. — Его имени нет в списке. И мы о нем мало что знаем. Разве только то, что он втихомолку дружит с лейбористами, давно уже забившими гол в его ворота, а во всеуслышание клянется в своей любви и преданности к СССР.

— Еще бы! — ухмыльнулся Хантингтон. — Попробовал бы он сделать наоборот — втихомолку быть преданным Советскому Союзу, а во всеуслышание объясняться в любви к Англии. Он не продержался бы в вождях и сутки. Он боится народа, чертовски умеет подыгрывать его страстям и симпатиям. И вы ошибаетесь, Шерри, думая, что мы мало о нем знаем. Я знаю теперь о нем почти все. У Тито есть немало уязвимых, смертельно уязвимых мест.