Немедленно после поражения тигуринцев Цезарь, без всякого со стороны гельветов препятствия {непостижимо, как 69 000 гельветов не воспрепятствовали переправе, в виду их, 30 000 войск Цезаря} в одни сутки построил мост и перешел по нем чрез Арар, т. е. сделал то, на что гельветы употребили 20 суток! Изумленные его быстротою, они отправили к нему посольство, которое объявило, что если Цезарь хочет мира, то гельветы поселятся там, где он им укажет, а если войны, то вспомнил бы только поражение Кассия. Цезарь отвечал хладнокровно, без гнева, что согласен на мир, если гельветы дадут заложников, и удовлетворят эдуев, амбарров и аллоброгов за причиненные им убытки. «Гельветы привыкли брать, а не давать заложников», – гордо отвечали послы и тем кончились переговоры.
На следующий день гельветы двинулись далее в земли сантонов. Цезарь послал за ними, для наблюдения, по какой дороге они пойдут, всю свою конницу (прибывшую от эдуев и их союзников и набранную в римской провинции) в числе 4000 чел. Увлекшись преследованием и, главное, предводимая Думнориксом, изменявшим Цезарю {Тurрin de Crisse и некоторые другие писатели не без основания упрекают Цезаря в том, что он не вверил начальствования над конницею в этом случае кому-либо из римлян, как ни уважительны были его политические причины} конница эта вступила на невыгодной для нее местности в бой с 500 чел. конницы гельветской – и Думнорикс первый, а за ним и все прочие постыдно бежали. Гордясь этим успехом, гельветы смелее начали останавливаться и даже завязывать дела с передовыми войсками Цезаря. Но он, будучи более нежели вдвое слабее гельветов {у Цезаря было 5 легионов, или 30 000 чел. пехоты, и 4000 чел. конницы (Лабиен еще не присоединился к нему), у гельветов же, как сказано, 69 000 чел., способных сражаться}, действовал весьма осторожно, избегая общего боя и ограничиваясь только тем, что неотступно следовал за гельветами и не позволял им фуражировать и грабить край. Таким образом он и гельветы шли 15 дней, постоянно располагаясь в 5–7 милях (7 ½—10 ½ верстах) расстояния между собою.
Между тем чем более Цезарь удалялся от Арара с целью не терять гельветов из виду, тем более убавлялись в его армии запасы продовольствия, а способы пополнения их затруднялись. Те, которые он велел сплавить вверх по Арару, становились бесполезными; хлеб на полях еще не созрел, и даже подножного корму еще было мало {это было в половине или конце апреля по юлианскому календарю. Климат Галлии в древности был весьма суровый} – эдуи же, обещавшие поставить хлеб, медлили доставкой его, несмотря на беспрестанные требования Цезаря. Доискиваясь, отчего происходило это замедление, он узнал наконец, что единственною причиной были тайные козни и измена Думнорикса. Удостоверясь в этом, Цезарь поступил весьма мудро и искусно: не предался гневу и мщению, не сделал огласки и не прибегнул к суду и наказанию Думнорикса, чем возбудил бы только неудовольствие эдуев и подверг бы войска свои голодной смерти, но призвал к себе Думнорикса и в присутствии только одного брата его, Дивициака, верного и усердного союзника римлян, обличил его в измене, но простил из уважения к Дивициаку, советуя впредь быть осторожнее; для большей же верности велел тайно наблюдать за ним.
В тот же день передовые войска известили Цезаря, что гельветы расположились станом у подошвы одной горы, милях в 8 (около 9 верст) от римской армии. Цезарь немедленно приказал разведать положение и свойства этой горы, и окольные дороги, ведшие на ее вершину. Получив о том удовлетворительные сведения, он отрядил присоединившегося уже к нему Лабиена, в 3-ю стражу ночи, с 2 легионами и приказанием скрытно занять вершину горы и напасть на гельветов с тыла в то самое время, когда он нападет на них с фронта. Сам же со всеми остальными войсками в 4-ю стражу ночи {от 3 до 6 часов утра} он двинулся, предшествуемый всею конницей, прямо против гельветов, по той самой дороге, по которой они перед тем шли. Легкими войсками, шедшими впереди конницы, начальствовал Консидий, военачальник сведущий и опытный в военном деле. На рассвете, когда Цезарь был уже не более как в 1500 шагах от лагеря гельветов. Консидий прискакал к нему с известием, что вершина горы занята гельветами, которых он узнал по вооружению и знаменам. По этому донесению Цезарь счел более благоразумным отступить к ближайшей высоте, на которой и построил армию в боевой порядок. А между тем вершина горы была занята вовсе не гельветами, а Лабиеном, которого Консидий, по странному случаю, принял за неприятеля; гельветы же, до рассвета вовсе не подозревавшие близости Цезаря и расположения Лабиена в тылу их, сняли свой лагерь и поспешно отступили. Таким образом Цезарь лишился, отчасти по собственной вине, {не предуведомив Консидия об отряжении Лабиена, не условясь с Лабиеном о сигналах и не удостоверясь в справедливости донесения Консидия (Turpin de Crisse)} удобного и выгодного случая разбить гельветов и решить войну с ними.