Юность крейсера

Алексей лег на кровать и закрыл глаза, в голове вдруг возникли детские воспоминания. Вот он маленький, в матросском костюмчике, бежит по лужайке к матери и радостно прижимается лицом к ее платью. Но фигура матери растворилась, как будто в тумане, и на ее месте возникла улыбающаяся Елена Васильевна. Мичман потер руками глаза и покачал головой, сбрасывая с себя наваждение. Поднявшись, он сел за письменный стол и попытался нарисовать карандашом набросок. Но четкий образ Леночки, только что явившийся перед ним, ускользал и не хотел ложиться на бумагу. В сердцах Алексей смял в комок неудавшийся рисунок.

– Алексей Петрович, извольте чайку выпить, – позвал его снизу слуга.

– Некогда мне чай распивать, едем в Ваньково. Старик пожал плечами, но перечить не стал.

«У господ свои причуды, сейчас скажет так, через час – эдак, а наше холопское дело слушаться».

Зачерпнув ковшом из ведра холодной колодезной воды, Каневской выпил ее залпом, по щекам потекли струйки воды, холодные капли закапали за ворот мундира. Алексею хотелось сбить щемящую тоску, поселившуюся у него в груди, бежать на край света, чтобы забыть о мадам Клод.

Две вороные лошади тянули тарантас по лесной дороге, на которой изредка попадались большие лужи. Завидев их, Гаврилыч зычно кричал и щелкал кнутом. Повозка с трудом выезжала из воды, разбрасывая колесами комья грязи. Огромные мохнатые ели, распускавшие свои лапы вдоль дороги, сменялись молодыми березняками и осинниками, сквозь которые виднелись полянки, заросшие клюквой и черникой.

«Наверное, в таком лесу привиделись Римскому-Корсакову берендеи, поклоняющиеся Яриле, и Снегурочка, бегущая с подружками по ягоды», – подумал Каневской, глядя по сторонам, и принялся насвистывать мелодию из оперы знаменитого земляка.

После года, проведенного в южных морях, даже эти знакомые с детства места казались мичману новыми и чарующими.

– Гаврилыч, так ты говоришь, у Лизоньки Шепелевой сегодня день рождения.

– У нее, родимой, Алексей Петрович.

– Сколько же девчонке годков исполнится?

– Да лет эдак шешнадцать или семнадцать. Я толком не ведаю. Вы у матушки спросите, она должна знать.

Уже вечерело, когда они подъезжали к имению Каневских. Так по старинке люди называли деревню Ваньково, а деревня уже почти полвека жила сама по себе. От бывшего имения остался только барский дом и несколько десятин земли.

Алексей, соскочив с тарантаса, бросился навстречу матери, стоявшей у ворот. Ему хотелось, как прежде, в детстве, прижаться к ней и почувствовать материнское тепло. Но за несколько шагов до матери его словно отдернули, и мичман, остепенившись, подошел уже мерным шагом и поцеловал подставленную щеку.

– Тебя совсем не узнать, Алеша. Загорел, как эфиоп или индус, – обрадовано заулыбалась мать.

– Доставил, Наталья Федоровна, вашего юношу в лучшем виде, – закричал глуховатый Гаврилыч, срывая по привычке с головы шапку и кланяясь.

– Ладно, старый черт, вот тебе гривенник на водку за труды, – властным тоном сказала мать Алексея и вложила в руку старика монету.

– Благодарствую! – кланяясь чуть ли не в пояс, заголосил дед.

Наталья Федоровна была высокой дородной женщиной. Ее одутловатое лицо, излучающее что-то строгое и властное, в далекой юности было ангельским. Но жизнь всегда накладывает свои отпечатки на лица людей. Когда Наталья Федоровна вышла замуж за молодого лейтенанта Петра Николаевича Каневского, ей казалось, что жизнь прекрасна. Но ее муж, такой тихий и рассудительный до свадьбы, вдруг оказался любителем пропустить рюмочку, а выпив – поскандалить, причем большей частью с собственным начальством. За скверный характер его списали сначала на берег во флотский экипаж, а затем и вовсе собирались перевести на Каспийскую флотилию. Отчего Петр Николаевич с гордостью отказался. Выйдя в отставку, он укатил в Тихвинское родовое гнездо. Там он поначалу присмирел, но спокойная жизнь была не для Петра Николаевича. Вскоре он начал проводить все вечера в дворянском собрании за вином и картами, постоянно попадая из-за скандального характера в неприятные истории: то бил морды уездным чиновникам, то оскорблял действием городового. Даже рождение сына не повлияло на него. В итоге Каневской старший был убит на дуэли заезжим армейским офицером. Оставшись вдовой с трехлетним сыном на руках, и так не избалованная мужским вниманием и заботой, Наталья Федоровна полностью взвалила на себя управление домом, имением и хозяйством.

– Ты, Алексей, попал прямо с корабля на бал. Поедем сейчас в гости к Шепелевым, у Лизоньки сегодня день рождения. Подарок ей от твоего имени я уже купила, – сунула Наталья Федоровна в руки сына небольшую коробочку. – Это серьги с жемчугом, у нашего местного ювелира заказывала.

Садясь в коляску, Каневской окончательно убедился, что мать ничуть не изменилась и опять старается решать за него все сама.

«Сейчас, видно, начнет сватать мне эту бедную Лизу. Как будто я все еще маленький мальчик», – подумал он.

И точно, сразу после рассказа о видах на урожай овса в этом году, мать перевела разговор на семейную неустроенность Алексея.