Юность крейсера

Каневской пытался отказываться, но лейтенант с таким напором убеждал не уезжать в забытый Богом Тихвинский уезд, а остаться в сверкающем огнями электрических и газовых фонарей Петербурге, где к их услугам распахнутся двери лучших ресторанов и домов терпимости, что Алексей не устоял перед соблазняющими намеками. И когда пароход подошел к пристани, сдался, дав согласие, ехать представляться сестре Александра.

Как все-таки приятно вновь оказаться на Родине: слышать визг молоденьких гимназисток и мат бородатых извозчиков. Русская речь резала ухо. За год они привыкли слышать в городах гул французских и итальянских слов, или разноголосицу Порт-Саида.

Взяв у пристани лихача, Нечаев с Каневским покатили по Невскому проспекту, свысока глядя на гуляющих горожан, которым в сутолоке дел может никогда не придется испытать щемящего восторга от встречи с любимым городом.

– Остановись, любезный, у той парадной, – приказал Александр, когда пролетка повернула на Дегтярную.

Извозчик лихо натянул вожжи, и лошади, шедшие крупной рысью, заржав, встали, как вкопанные у парадной. Нечаев кинул лихачу золотую пятирублевку. Поймав дорогую монету, извозчик посмотрел на нее без удивления и, провожая взглядом седоков, буркнул себе под нос:

– Видно, флотские сегодня с утра гуляют.

Офицеры вошли в распахнутую швейцаром дверь парадной. Поднявшись на второй этаж, лейтенант позвонил в звонок. Послышались быстрые шаги, и дверь распахнула пожилая горничная.

– Никак Александр Васильевич приехали! – взмахнув руками, запричитала она.

– Здравствуй, Федора! Ты все такая же хлопотунья, совсем не изменилась, – сказал Нечаев, переступая порог. – А где Елена Васильевна?

– На даче барыня, а Владимир Карлович должны скоро прийти. Вы уж располагайтесь, а я сейчас вас накормлю, – продолжала хлопотать горничная.

Друзья прошли в просторную гостиную, шикарно обставленную мебелью из мореного дуба. В прихожей вновь раздался звонок. И через пару минут в комнату вошел капитан второго ранга. Он был уже немолод, но маленький рост и худощавость придавали ему моложавость. Усы и бородку «а-ля Александр III», чтобы скрыть седину, он регулярно выкрашивал в парикмахерской в черный цвет. Сдержанно поздоровавшись с Нечаевым, – капитан рассеяно посмотрел своими карими глазами на мичмана.

– Алексей Петрович Каневской служит на броненосце «Ослябя», а это Владимир Карлович Клод, муж моей сестры, – представил их друг другу Александр.

– Как дела на эскадре? – спросил Владимир Карлович.

– Ничего хорошего. Могли бы уже месяца три палить под Порт-Артуром. Но под шпицем Адмиралтейства решили иначе, и вот мы снова в Маркизовой луже Финского залива, – ответил Нечаев.

– Не торопитесь, молодежь, еще успеете повоевать. После гибели адмирала Макарова на броненосце «Петропавловск» до подхода на Тихий океан эскадры адмирала Рожественского с японцами не справятся. Тем более что Порт-Артур блокирован теперь не только с моря, но и с суши. Я тоже скоро отбываю во Владивосток по делам снабжения флота. Ожидается, что там соберется вся Первая Тихоокеанская эскадра. А сейчас молодые люди, если вы не сильно устали, едемте к нам на дачу. Леночка будет очень рада видеть братца после долгой разлуки.

Дача Клодов находилась далеко от города, и добираться пришлось на поезде. Всю дорогу Нечаев рассказывал веселые анекдоты про поход. Алексей от души смеялся над шутками друга. Владимир Карлович лишь изредка улыбался, как бы оказывая любезность.