Юность Маркса

— Милая Хандзи, — говорил тихо юстиции советник жене. — Счастлива ли ты? Дети мои, жизнь прекрасна, как наш Трир, как свобода, как верность, как годы, прожитые в любви вашими родителями…

Зацветающие и отцветающие деревья, зреющие фрукты доныне были всюду на жизненной дороге уроженца Рейнландии.

В окно его комнаты на Брюккенгассе смотрели отлогая гора Св. Марка и дальние виноградные поля.

Комната в Бонне упиралась окнами в старый сад, сырой от чрезмерно густых, застилающих солнце ветвей. Перед домом протекала река. Над ней, понуро опустив ветви, стояли ивы. Карлу нравились прогулки вдоль Рейна. Близ Бонна был выступ над рекой. Там в начало века нередко сидел молчаливый и недоверчивый Бетховен. Композитор прислушивался к шорохам воды и деревьев. Как-то в годовщину его смерти Маркс услыхал в концерте бессмертную Девятую симфонию. Он был ошеломлен. Он понял, почему старый Бонн так гордился своим великим музыкантом.

Но мутная Шпрее в Берлине, но грязная набережная Берлина, но скрип меланхолических барок так мало напоминали рейнские ландшафты…

Первым гостем Карла спустя несколько дней после его приезда был Фриц Шлейг.

— Твой отец поручил мне в последнем послании вытащить тебя из норы на свет, — начал он с порога комнаты, — Не думаешь же ты сделать карьеру, зарывшись, как крот, в свои учебники?

Он раскидал книги, обшарил пыльные углы и изобразил на лице полнейшее разочарование.

— Этак замуровав себя в четырех стенах, ты высохнешь, как мумня. Я не вижу здесь ни одной бутыли вина, пи одного разбитого стакана. Ты позоришь звание сына Рейна, ты оскопляешь душу… А, пишешь стишки? Так-с. Юриспруденция… Хорошо! Но музы поэзии и науки вряд ли могут предотвратить скуку. С твоими знаниями, с твоим умом ты мог бы найти лучшее времяпрепровождение.

Карл посмеивался в ответ. Но Шлейг не унимался:

— С твоими качествами ты мог бы попасть даже в салон Варнхагена фон Энзе. Господин Ениген может составить тебе протекцию.

— На какого дьявола мне тратить время на салонную болтовню и сплетни тех же трирских ослов и сорок, перенесенных на берлинскую почву? Жизнь ставит столько проблем при очень небольших сроках, отпускаемых на их разрешение. Благодарю!

Фриц даже подскочил.

— И ты думаешь пробиться в жизни и запять в ней должное положение, въезжая верхом на проблемах, а не на людях?!

— Это, во всяком случае, интереснее.

— Интереснее салона фон Энзе? Еретик! Мятежник! Да я уже два месяца добиваюсь того, чтобы племянница Варнхагена, надменнейшая Людмила Ассинг, дама с манерами подлинной герцогини, допустила меня на свои приемы от пяти до восьми. Да там бывают сливки общества! Там пропасть интереснейших людей. Гумбольдт, граф Иорк, Пюклер-Мускау, Бентейм, граф Линар, — говоря об аристократических салонах, Фриц невольно становился напыщенным.

— Но мне какое до них дело! Вот если бы была жива Рахиль Варнхаген, пожалуй, стоило бы познакомиться. У нее, кажется, бывал Гейне.

— Ну что такое поэт, да еще опальный! Сейчас там бывают министры, придворные дамы, иностранные дипломаты. Тебе и этого мало? Можешь встретить на Мауэрштрассе, наконец, и представителей литературы, ученых, Риттера например.

— Уж не предложишь ли ты мне заодно пролезть в салон принцесс Курляндских? Говорят, там с масленицы до конца светского сезона бывают также принцы, — удивил Карл Шлейга неожиданным знанием берлинского высшего света.

— Ну, это уже не наши сферы. Надо знать свое место. Мы покуда еще не в чинах, не при деньгах. Мы папенькины сыновья…

— Не я.

— Ого! Но не будем спорить. Завтра хоронят господина Шварца. Скажу тебе по секрету: на племяннице этого скряги я рассчитываю жениться. Итак, не огорчай своих родителей, уступи. Этот почтенный дом — клад Для нас. Там соберется немало влиятельных людей, весьма полезных для студентов без имени и пока что без капиталов. Будет и господин Эссер, друг наших отцов.

— Да, но зачем нам быть на похоронах? В качестве Добровольных плакальщиц? Погребенья не входят в компетенцию юристов.

— В Берлине они бывают веселее балов. Бюргеры любят родиться, жениться, даже умирать, был бы повод блеснуть.

— Нет, я занят. Филистерские развлечения мне надоели в Трире.

— Карл, ты пойдешь, клянусь трирской мертвецкой! Я сам принесу тебе креп для шляпы. Не надевай по рассеянности светлого жилета и припаси темные перчатки. Иначе — неприлично. Сделай это ради господина Генриха Маркса.

На следующее утро Шлейг разбудил земляка и, несмотря на его сопротивление, стащил с лестницы и усадил в наемный экипаж. Черный флер, наспех прикрепленный к полям шляпы, топорщился и шелестел. Маркс тоскливо зевал. Он утешал себя, однако, тем, что юстиции советник будет удовлетворен вниманием сына к покойному господину Шварцу и его семье.

— Я избавлюсь тем самым от необходимости разносить приветствия по десятку адресов, навязанных мие родителями, — сказал он меланхолически.

Фриц был другого мнения.