Юность, Мурманск и журфак

Он часто видел других отцов, которые приходили к его сверстникам. А своего – никогда. Тогда он его придумал. И каждую ночь перед сном он представлял папу и верил в то, что его отец обязательно должен быть моряком. И тогда ему снились черные стонущие волны, достающие до неба и усатый мужчина с аксельбантами на плечах на борту корабля, крутящий неукротимый штурвал. Худенький сонный мальчик стоял у окна. Строптивые масляные глазки, острый нос. Мальчик, еще не лишенный веры. Веры в то, что где-то жизнь счастливее. Веры в то, что где-то время идет быстрее.

Время отягощает сознание, переплетает кадры жизни, запутывает, подталкивает к стене. Нет тупиков. Но люди их ищут. Время не лечит. Время не знахарь. Люди только сами в состоянии что-либо забыть. Время играет ими. Оно логично расставляет все по местам. Все временно. Никто никому не должен. Ничего. Никогда. Кажется, проснешься сегодня утром, и жизнь станет сказкой. Но сказки у каждого свои. Но не все хорошо заканчиваются. Есть плохие финалы, где опять на жизненные весы садится время. Время ставит какие-то непонятные рамки. То заставляет спешить, то наоборот останавливаться на «передоках».   Время в этом Детском доме стоит. Холодные простыни. Тугие жгуты железного дна кровати сквозь тонкий матрац. Мальчик, глядящий в дырочку тапки. Глаза уже гаснут. Сон забывается. Сон растворяется… Сон разбивается о деревянный пол этого здания, по которому передвигаются взрослые. Кто они? Каждый идет своей дорогой по головам других. Каждый давит другого, чтобы быть хотя бы на сантиметр выше. Расслоение масс. Бедный, значит, ничтожный. Богатый – уважаемый. Человеческая жизнь продается и покупается, как любой товар. Индивидуальность потерялась под напудренными масками. А их не сорвать с лица. Только вместе с кожей. Интеллектуалы и маргиналы. Равенства нет. Не было и никогда не будет. Ни здесь, ни после смерти. Даже на кладбище пытаются выделиться памятниками. Нищие. Обеспеченные. Суд?! Разве что Божий. Земной тоже куплен. Жизнь справедливости ради. А есть ли она? Мальчик лет 14-ти вдыхает воздух, плывущий из открытого окна. Одинокий мальчик. Еще не гнилой внутри. Мыслящий не по годам. Слишком рано ставший взрослым. Свербящий ужас прилип засохшей коркой грязи к его детству. Тающая тоска по чему-то, по кому-то. Люди встречаются. Бывает так, что остаются вместе на всю жизнь. Любовь ведь все же есть. Она ведь должна быть, да? Любовь, если она настоящая, не умирает. Этот мальчик просто хотел, чтобы его любили. Он всего-навсего стремился стать очевидцем любви или ее частью. Попробовать ее на вкус. Попробовать как это… когда у тебя есть своя комната, свой письменный стол, свое собственное окно, своя мама. Когда есть кто-нибудь, кому ты не безразличен, кто заботится о тебе, видит, как ты растешь и какой ты все-таки удивительный ребенок. Один. А не такой, как все. Что ты ни на кого не похож.

Мальчик отошел от окна. В глазах стояли слезы. В его сердце словно залезли кием. Поворочали там. И кий не вытащить теперь из груди, он прирастет. И как его не крути там внутри, уже не вынешь.

Он знал одно – его сон никогда не сбудется.

О боли

– A где же люди? – вновь заговорил наконец Маленький принц. – В пустыне все-таки одиноко…

– Среди людей тоже одиноко, – заметила змея.

«Маленький принц». Антуан де Сент-Экзюпери

Я села в такси, когда боль уже затянула глаза. Вот так просто, без лишних слов, без последствий, и так прозаично он мне сказал, что он остыл. Остыл ко мне…К той самой, у ног которой просил родить ему ребенка, к той самой, которая прощала ему свои синяки, в чье тело он входил каждую ночь несколько лет подряд. Остыл… И я знала ее. Ту, к которой прикипел. Ее бедра, стянутые в узкую юбку, искусственный смех, белые зубы, приторный парфюм. Ее хамоватые интонации и раскачивающуюся походку. Она никогда не грустила. Ведь в ее жизни было все хорошо. Всегда. Обеспеченные родители. Сдержанные рутинеры. Престижная работа. Хорошие авансы, гибкий график. Отдых три раза в год за границей. Связи с Рублевки. И куча, большая навозная куча шмотья. Она блестела, совершенно не умея блистать. И от белизны ее зубов хотелось жмуриться. И она была так недоступна.

А кто я? Безработная домохозяйка с синим дипломом и помятыми от родов бедрами. Роющаяся в вакансиях сети. Еще ухоженная, но уже так уставшая от жизни. Бегущая или наоборот дремлющая. В сонном состоянии души. Фонтанирующая идеями, которые никогда не окупятся. Что было у меня? Наш общий ребенок, не пристроенный в сад. Родители, не достающие до среднего класса. Сердечные, с широченной душой. И зубы свои я чистила бленд-а-медом, но от этого они не становились белее… И я была доступна ему. Ежедневно, ежевечерне…

Мы едем. Шофер молчит. Автомобиль трясется на кочках.

Это происходит в раз. Просто люди живут, живут вместе, а потом вдруг один из них понимает: «Все. Больше так жить нельзя…». Но для другого это обух по голове. Его-то сердце еще любит.