Юрий Чурбанов: «Я расскажу все как было…»

Трудно в колонии, очень трудно. Уходят годы, кончается жизнь. Да и здоровье крепче не становится.

В этом году мне исполнилось 54 года. Еще вполне работоспособный возраст. Очень хочется вернуться к конкретному делу — с новой оценкой, с новыми мерками и подходами, с новыми людьми. То окружение, которое у меня было раньше, я бы, конечно, в свою команду уже не взял. Не все показали себя настоящими людьми.

«Зэки» стараются не нарушать порядок и уважать администрацию. Но есть и многие другие проблемы. Среди офицеров колонии встречаются разные люди: умные и не очень умные, скромные и чванливые — эту чванливость я сполна на себе испытал. Что там греха таить, многим прапорщикам, лейтенантам (да и людям из младшего офицерского состава) приятно кольнуть бывшего генерал-полковника и первого заместителя министра внутренних дел страны. Но таких все-таки мало.

Нельзя унижать человеческое достоинство. Независимо от того, в какой ситуации оказался бывший ответственный работник, стриженный он или нет, каким бы подонком он ни был, с каким бы ни пришел сюда, в колонию, составом преступления. Он временно изолирован от общества, отсидит свое и вернется. Но в то же время и общество по целому ряду позиций гарантирует ему неприкосновенность. А «зэки» тоже хотят участвовать в жизни страны, чувствуют себя ее гражданами. Когда осужденные смотрят программу «Время», в комнате собирается довольно много людей. Ситуация в стране всех живо интересует. И люди, которые сидят здесь, — понять бы это тем, кто не понимает! — еще остались людьми.

Каждую неделю, в субботу и в воскресенье, в зависимости от рабочей смены, можно сходить в кино. Фильм крутят один и тот же, только сеансы разные.

Бывает, смотришь фильм, он, что называется, тебя захватывает, ты полностью погружаешься в него, сопереживаешь героям, сливаешься с их жизнью; а потом оглядываешься — фильм закончился, в зале задвигались люди и все то же самое, до боли знакомое, одна и та же обстановка — то есть на эти полтора часа ты куда-то уехал, окунулся в какой-то совсем иной мир, а теперь изволь вернуться обратно, в тюремную жизнь. Становится не по себе.

Поэтому я стараюсь в кино ходить редко. Да и на работе все-таки очень устаешь.

* * *

Первое письмо от жены я получил не сразу. Сначала сам написал. Дал адрес. Рассказал, как доехал в «Столыпине». О подозрении на туберкулез, с которым я тут же угодил в санчасть, не писал. И правильно, по-моему, сделал, туберкулез, слава богу, не подтвердился.

А потом Галина Леонидовна ответила. Началась переписка. Не могу сказать, что жена пишет письма каждую неделю, она из той категории людей, которые не любят писать. А вот пространные телеграммы, которые стоят значительно дороже, чем письмо за 5 копеек, она присылает регулярно.

Совсем недавно я узнал, что Галина Леонидовна выиграла суд. Это был суд Краснопресненского района, который, заслушав дело, вынес решение вернуть жене принадлежащее ей имущество. Потом, уже из прессы, я узнал, что Мосгорсуд внес протест, считая решение районного суда незаконным. Чем все это кончится — сказать трудно.

И все-таки — жаль годы, которые идут так быстро, очень жаль. Из-за колючей проволоки не очень-то разглядишь, что происходит в стране. В сложное время мы живем. Началась перестройка. Что-то новое было очень нужно, конечно: государственный механизм нуждался в оживлении, но как все это называть — вопрос. Ведь само слово «перестройка» имеет очень много значений. Я, кстати, впервые встретил его в интересном историческом романе «Корсары Ивана Грозного». Фабула этого романа — борьба России за выход на Балтику. Вот там все это тоже называлось «перестройкой».

То, что капитализм нам не нужен, это, по-моему, однозначно. Может ли у нас быть капитализм? Лучше не надо.

Сейчас много статей о том, что взамен «застойного» времени должно наступить какое-то новое. По-моему, авторы «нового времени» сами недостаточно четко представляют себе, что же это такое на самом деле. Зэки — очень терпеливая публика. Но им тоже не все ясно. Шестой год идет в поисках «нового времени». А вот стал ли народ жить лучше — это вопрос.

Или, может быть, отношения между людьми сейчас изменились в лучшую сторону? Тут уж не один — я ставлю два вопроса. Что, на наших улицах стало больше порядка, и мы увереннее чувствуем себя в вечернее время, когда возвращаемся из театра или просто от друзей и знакомых? Тут три вопроса. Одним словом, последняя пятилетка породила множество проблем. Их так много, что я думаю: сколько же останется народу времени, чтобы ответить на них?