Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля

После смерти главного конструктора Сергея Павловича Королёва в его архиве обнаружили перевод статьи из гамбургской газеты «Die Welt» под названием «Пионер или подопытный кролик. Космос может быть исследован без астронавтов» («Pionier oder Versuchskaninchen. Der Weltraum kann auch ohne Astronauten entdeckt werden»), опубликованной 15 апреля 1961 года. В ней немецкий публицист Себастьян Хаффнер ставил под сомнение значимость полета Гагарина с технической точки зрения: «Неужели действительно можно поверить в открытие новой главы в истории человечества, если человек, правда добровольно, успешно повторил принудительные достижения животных? ‹…› Заслуга Юрия Гагарина, которую никто не хочет преуменьшить, состояла исключительно в том, чтобы предоставить себя в распоряжение в качестве подопытного объекта.

‹…› Сам он не мог внести никакого вклада в удачу этого эксперимента. В своей кабине он был не капитаном, а лишь полезным грузом».

Сергей Королёв выделил этот абзац. Главный конструктор был очень умным человеком и уже тогда разглядел опасность подобного подхода. Казалось бы, кому какое дело до мнения какого-то немецкого публициста, известного в основном исследованиями на тему Веймарской республики и Третьего рейха? Однако и тогда, и теперь в книгах о первом полете ничего не говорится о том, каков был вклад Гагарина в научно-техническое развитие космонавтики. Складывается впечатление, что его и не было. Конечно, в 1961 году мало кого волновали такие вопросы – большинству хватало самого факта пилотируемого полета, который был по тем временам величайшим достижением. Но через десятилетия, когда эйфория от побед в космосе пройдет, деятельность первопроходцев начнут оценивать куда более критически. В ходу даже появится байка, будто бы Юрий Гагарин во время очередного банкета признался, что не знает: первый ли он космонавт или последняя космическая собака. В самом деле – в чем разница?

Получается, что мнение немецкого публициста, основанное скорее на горькой обиде, чем на здравом размышлении (Хаффнер, изучавший историю Третьего рейха, наверняка знал о немецкой ракетной программе, которая потенциально могла стать космической), предвосхитило появление вируса отрицания, заразившего советских людей, разочаровавшихся в прогрессивности коммунистической утопии. Можно даже сказать, что невнятная политика в области космонавтики стала одним из компонентов идеологического питательного бульона, в котором этот вирус развился. И великий человек Королёв сумел разглядеть возможные последствия задолго до возникновения объективных предпосылок.

Что же нужно было сделать для того, чтобы у таких, как Себастьян Хаффнер, не появилось даже сомнения о вкладе Юрия Гагарина в «удачу эксперимента»? Думаю, достаточно было бы честно рассказать (если не сразу, то через пару-тройку лет) о технических проблемах «Востока», о том, как они решались и какие перспективы открывались после их решения. Нужно было показать и доказать, что корабли-спутники создавались не для рекламы «достижений народного хозяйства», не для прославления мудрости государственных мужей и общего трудового подвига всех советских людей, а как элемент колоссальной индустриальной машины, построенной человеческой цивилизацией для увеличения своего могущества, которое больше не будет ограничено одной планетой. Как минимум – нужно было опубликовать доклад Юрия Гагарина о полете не через тридцать лет, когда он оказался интересен только узкой группе специалистов, а через пять. Но, конечно, никто и не подумал ничего подобного сделать, ведь даже фрагментарная публикация вступала бы в противоречие с «легендой», которую опытные советские пропагандисты начали «сшивать» в апреле 1961 года, буквально по горячим следам.