Юрий (незаконченный роман)

Роскошь одежд, гонор и спесь, лезущие из каждого слова, жеста, даже поворота головы польских шляхтичей лезли в глаза, и Софья, слегка обиженная краткостью встречи, поспешила уединиться в представленных ей покоях с видом на озеро, где было относительно тихо и можно было умыться (кувшин с теплой водой и таз ей подали сразу) и отдохнуть. Василий долго пропадал где-то там в шуме и многолюдстве, верно, устраивая своих дворян и кметей, и Софья уже начала беспокоиться, когда он явился разгоряченный, сияя ликом.

– Поляки с немцами чуть не передрались давеча! – вымолвил с торжеством. – Ливонцы забыть не могут давешний разгром! – И, не давая матери раскрыть рта, сообщил: – Дедушка вечером зайдет к нам, просил подождать с трапезой!

Видимо, это и было главное, что должен был сообщить сын. И Софья вся подобралась, понимая, что предстоит важный неприлюдный разговор о русских делах, ежели отец сам хочет зайти. Она с беспокойством глянула на служанок, своих и местных литвинок, приставленных к ней.

– А сейчас нас всех созывают на пир! – докончил Василий торжественно. – В главную палату, туда, где трон! – пояснил он, сверкая глазами, в упоении от многолюдства, роскоши и дедовых щедрот.

Отправились. Зала, когда-то казавшаяся очень большой, нынче как бы уменьшилась – такое количество разряженной знати переполняло ее сейчас. Софья впервые узрела так близко от себя польского короля Ягайлу – вислые тонкие усы, бегающие черные глаза, легкая, то пропадающая, то вспыхивающая улыбка. Он казался моложе Витовта и одет был очень просто – по сравнению с хозяином Трок в алом и золотом – как и ожидала Софья – своем наряде. Они сидели бок о бок, два брата, скрепленных ненавистью и странною любовью, в странном окружении русских и литовских князей, греческого митрополита Фотия, католических патеров, ливонского магистра и разнаряженных польских панов. Тут была собрана вся знать, те, кто попроще, угощались в молодечной и поварне, а то и прямо на дворе, за расставленными столами. Здесь, в зале, столы ломились от яств и питий русских и иноземных. Внесли устрашающих размеров осетра, внесли серебряные котлы с ухой, мясной и рыбной. Золото, серебро и хрусталь дорогих кубков и чаш начали наполняться вином. А Софья вспоминала далекий, потонувший в прежних годах пир в Краковскском замке, который сейчас, по миновению лет, казался ей и тоньше, и значительней того, что устраивал сейчас её отец. Впрочем, вошли музыканты. В перерывах меж сменою блюд привели медведя на серебряной цепи, который показывал различные фокусы – стоял на голове, подкорчив косматые задние лапы, и даже брал в лапы канклес[16], царапая когтями струны. Были и литовские жонглеры, и все казалось, однако, Софье, что здешние торжества грубее, проще, хоть, может быть, и пышнее. Отец явно хотел поразить воображение гостей изобилием, навалами печеного и жареного мяса, разнообразием вин и медов. Ляхи, напившись, пробовали петь. Магистр поглядывал на польскую знать чуть надменно, а те на него – заносчиво; какой-то ордынский бек, затесненный толпой, взглядывал воровато, явно никому не доверяя. А отец в своем распашном красном облачении был бел ликом и хмур рядом с улыбающимся барственно и вальяжно раскинувшимся в кресле Ягайлой. И Софья чуяла, догадывала, что Ягайла вновь таит какую-то пакость, припасенную для двоюродника (много позже выяснилось, что пока он тут изъяснялся во всяческой дружбе, корону, везомую из Рима, по его прямому приказу задержали в Кракове, тем самым сорвав ожидаемую коронацию Витовта). Знала! Догадывалась! И ничего не могла содеять!

…Впрочем, когда усталый Витовт сидел, сгорбившись за столом в тесных хоромах дочери, Софья пыталась начать разговор с ним об Ягайле, осторожно предупредить. Но Витовт только махнул рукою: – Что я могу содеять теперь? Полонить брата и тем вызвать войну с поляками и орденом? Да и королевского звания мне тогда уже не видать никогда!

– Он же захватывал тебя, – начала было Софья.

– Другие времена! – возразил Витовт. – Ладно, не надобно об этом. Чаю, там, в Вильне, куда мы все переезжаем на днях, польская знать не станет возражать против моей коронации. – Верил ли Витовт в успех, когда говорил это? По-видимому, все-таки верил, иначе не собирал бы этого съезда, где были буквально все – и подвластные ему, и союзные с ним володетели. Надеялся. Да и ждать больше не мог. А что корону ему везут, об этом сообщил Сигизмундов посол на днях приехавший в Троки.

– Поговорим лучше о русских делах!

Выслушал, покивал головою, подытожил: