Юрий (незаконченный роман)

Всеволожский натянул узкую теплую чугу, сверх нее – опашень, а сверх опашня шубу седых бобров. На дворе мело, а ему еще надобно в ближайшие дни объехать троих ордынских вельмож, которые к тому же друг с другом пребывают в раздрае, и убедить их совокупно объединиться противу ширинского князя! Иван мысленно перечислял для себя всех сильных бояр на Руси. Получалось, что на Москве Юрия Звенигородского не примут, не должны принять, во всяком случае, ежели не состоится ханское решение в его пользу! В Литве сейчас побеждает Сигизмунд. Это тоже хорошо! Пока враждуют друг с другом, не затронут Руси! Католическая опасность совсем не страшила Ивана. Где-то в глубине подсознания он даже допускал… Нет, не допускал, конечно, но ежели здраво поглядеть на то, что происходит на Западе! Византия была при смерти, это становилось ясно день ото дня. И значит, при смерти само православие? Так ставить вопрос, даже для себя самого, Иван избегал. Церковных деятелей (не иерархов церкви, а тех праведников, страстотерпцев, отшельников, что забирались в чащобы и дебри, годами – не вестимо жили в лесах, уходя ли на север, проповедуя и там слово Божие, шли на всяческие трудноты, хлад, глад, безвестие, а воздвигнув скит, совокупив братию, вновь уходили в леса, в поисках безмолвия и молитвенного одиночества, дружили со зверями и птицами, – им что ли, несли они слово Христа?) – тех праведников Иван Всеволожский понимал плохо. Тем паче развелось их нынче – тьма. Там и тут возникают новые монастыри, множатся иноки, и кто сочтет, сколь среди них взыскующих царства Божия и сколь – легкой жизни на монастырских хлебах? Сергия Радонежского он еще мог понять. Его сподвижника и племянника Федора, Кирилла Белозерского – эти могущественно вмешивались в дела государства, советовали князьям, помогая создавать московское государство, а иные? Ну и что с того, что лисы, зайцы, волки без страха собираются вокруг подобного старца-пустынника в ожидании корма, какого ни есть! Не понимал! И тех бояр, что служили, не мысля о доходах и кормах, служили часто за свой кошт, даже разоряясь в долгих «хождениях» по слову своего князя. Тех тоже не понимал Иван, полагая, что всякий труд смысленного мужа должен быть оплачен – поместьями, званиями, сытными кормленьями – а как же иначе? Слова о родине, об отчизне, о том, что ради нее возможно живот свой положить и ничего не получить взамен! Слова эти все принимались им как внешнее, обрядовое, так сказать, говорение, никак не соотносимое с истинною природой людских отношений. И сам он теперь, устраивая дела князя Василия, не ждет разве наград и почестей? Да проще того – не желает ли стать княжеским тестем? …А девка та, словно бы брюхата становится, надобно ее убрать, дабы и князю докуки не было потом с выбл…ком!

Мело. Годы все-таки сказывались, трудно сгибался стан, каменели ноги и плечи, он уже не выдерживает долгой езды верхом, мерзнет и втайне завидует юному Василию, коему холод токмо прибавляет румянца щек!

У знакомого шатра Иван спешивается, кашляя в рукавицу, бросает поводья, не глядя, в руки стремянному, проходит внутрь, обивая снег с широкого ворота шубы. И вот уже разложенный дастархан и улыбающийся хозяин, и кумыс, и увертливая, долгая беседа ни о чем, и купленная хозяином индийская рабыня, которой тот хвастает, как породистой лошадью, показывая ее гостю почти обнаженной, и мелко смеется, сжимая щелки глаз, и внимательно следит за Иваном, который оглядывает восточную танцовщицу уважительно, но без той жадной взволнованности, которая охватывает мужиков в спелой поре. Всеволожский стар. Любовные игры уже его не волнуют, и он незаметно, но упорно направляет и речь, и мысли хозяина по тому руслу, по которому надобно ему, Ивану Всеволожскому, и его юному и еще ой как неумелому господину…

А весна уже близко! Уже сырью повеяло в степи, и уже вот-вот бурно начнут сходить снега, полезут из земли тюльпаны, на краткий срок превращая степь в пестроцветный восточный ковер. Начнется весенний перелет птиц, над становьем по ночам с курлыканьем потянутся журавлиные и лебединые стаи, и… И из Крыма воротится Ширин Тегиня с князем Юрием. Иван уговаривает, подкупает и ждет, ждет ханского слова. Вожделенного ханского слова! Которое уже готово, уже вот-вот сорвется с уст Улу-Мухаммеда. Еще усилие! Еще серебра! (У купцов по заемным грамотам уже взято, и еще раз взято, и еще! И уже неясно, как придется возвращать эти долги, набранные и истраченные с единою целью – в борьбе за власть!)

Думал ли Иван Дмитрич Всеволожский, что через века и века на Руси вновь повторится надобность в займах и тратах на устройство, точнее на поддержание власти уже не законного князя, а очередного временщика? Не думал, разумеется, а ежели бы узнал, то довольно склонил голову, убежденный в правоте своих деяний как единственно возможных в этом греховном мире…