Юрий (незаконченный роман)

И наконец (уже текут ручьи, уже земля раскрывается для нового жизнерождения) заветное слово было произнесено. Хан повелел, ежели Ширин Тегиня будет пытаться содеять великим князем Юрия, тотчас его убить при первых же словах в защиту звенигородского володетеля.

А степь начинает цвести. И по цветущей степи из Крыма движется, топча хрусткие травы, Ширинова Орда. Тучей идут. Быки и коровы, серый вал овечьих отар, конные загонщики направляют к нетронутым пастбищам табуны коней и отдельно кобылиц с жеребятами. Скрипят арбы. Женщины на коротких дневках доят лошадей, в огромных кожаных бурдюках сбивают кумыс. Скоро праздник, скачки, шуточная борьба за барана, и девушки, что достанутся победителям, заранее алеют, опуская увешанные монистами головы, в сладком ожидании неведомых ласк. Везут на быках и верблюдах разобранные княжеские юрты. Едет русская дружина Юрия, едет и сам Юрий, почти не трогая плетью породистого коня. Орда движется медленно, есть время подумать. Впереди – ханский суд, и неясно, что сумел совершить за протекшее время Иван Всеволожский и что оставленные в Орде доброхоты Юрия.

Степь без конца и без края! Цветущая степь! И уже близко, уже вот-вот, уже там, вдали, не шатры ли белые ханского юрта, или это так облака спустились на землю? Ханский караван тоже покинул дымный город и вышел в степь, и теперь скоро они сблизят друг с другом, и тогда… Что?

Нукеры, скачущие во весь опор. Тегиня, оставив Юрия позади, едет на встречу с ханом. Будет шатер, украшенный парчой, будут слова при встрече, кумыс и мед. И будет ничего не понятно по первости.

И только когда уже расставят шатры и наступит ночь, сгорит молниеносно рыже-зеленый степной закат и наступит тьма, в шатер Тегини проберется ханский постельник Усеин, Тегинин доброхот, и, вздрагивая и озираясь, оповестит, что хан повелел убить Тегиню, едва лишь тот заговорит в защиту Юрия. Усеин кошкою выползает из шатра и растворяется в темноте, а Тегиня не спит, лежит, мрачно сведя брови, он знает, что Усеин его не обманул, и значит, Миньбулат с Всеволожским перемогли, переиграли суд до суда. И ему гневно и стыдно.

Глава 21

Хан Улу-Мухаммед был человеком чести и слова. Когда князь Айдар, нарушив данную клятву, пленил в Мценске воеводу Григория Протасова (у Айдара были свои счеты с Русью, и, поступая так, он полагал, что прав), Улу-Мухаммед своей волею, пригрозив Айдару, освободил Григория и отослал его к себе на родину. И это при том, что оттолкнуть от себя любого из князей, подвластных правителю Большой Орды нынче, могло значить что угодно, вплоть до потери власти.

В невозвратном прошлом остались суровые ханские суды, непреклонная власть Чингизидов и верность нукеров, готовых выполнить любой приказ повелителя. Где-то на дорогах истории были потеряны законы Ясы, верность и честь степных богатуров, обеспечивающая единство степной державы и ее власть над миром. Ну пусть не над всем миром! Но над тремя четвертями мира, пока не был в спорах и сварах потерян Китай, пока не погибла династия Хулагу в Иране, пока когда-то раздавленная Польша не начала грозно надвигаться на земли восточных славян, а литовский великий князь Витовт не начал сам ставить ханов в Орде – униженной и разгромленной Тамерланом Орде, распадающейся на независимые улусы, постоянно вражду ющие друг с другом. И сам Улу-Мухаммед не Витовтом ли был ставлен на Ордынский престол! И не приходилось ли ему в постоянной борьбе литовского великого князя с Едигеем то и дело становиться противником сыновей Тохтамыша, волчат, за которыми и над которыми реяла слава их отца – последнего объединителя Великой степи – «Дикого поля», как говорят русичи?

Хотя один из сыновей Тохтамышевых, Навруз, жил при нем, Улу-Мухаммеде, в Орде. Но зато приходилось бояться другого сына – Кичи-Ахмеда, и не его одного! Тохтамышевы сыновья дрались за власть, ссорились, и гибли, и являлись вновь – новые, как отрастают головы у бессмертного многоглавого дракона старинных сказаний. И Улу-Мухаммеду приходилось думать, лавировать, и ждать, и постоянно опасаться измены!

Идигу (Едигей, как говорят русичи) погиб наконец. Недавно умер и Витовт, и Улу-Мухаммед ждал, задерживая у себя спорящих за власть русских князей: чем кончатся споры за власть в княжестве Литовском после смерти великого главы? Витовт был привычен, знаком, его воинский талант и постоянная твердая власть успокаивали. В нынешнем неверном времени было на что опереться, было что почесть неизменным и прочным во всех политических расчетах. И вот его не стало! И не стало великого Идигу, на спорах коего с Витовтом, как на огромном коромысле, качались судьбы великой степи, Литвы и далекой руссии, почти подчиненной Витовтом. И что теперь?