Юрий Тынянов

Теперь это лицо отвердело и вытянулось: подпоручик Киже оказался злоумышленником, который был осужден на дыбу или, в лучшем случае, кобылу и Сибирь.

Это была действительность.

До сих пор он был беспокойством писаря, растерянностью командира и находчивостью адъютанта.

Отныне кобыла, плети и путешествие в Сибирь были его собственным, личным делом.

Приказ должен был быть выполнен. Подпоручик Киже должен был выйти из военной инстанции, перейти в юстицкую инстанцию, а оттуда пойти по зеленой дороге прямо в Сибирь".

Превращение случайности (описки) в человека происходит из-за возникшей необходимости. Необходимость разработана подробно, потому что важна как мотивировка. Материализация героя сделана авторским описанием, а для того, чтобы не возникло сомнения в обычности подобных вещей, - через восприятие других людей, не заметивших ничего особенного в операции. Обычность происходящего поддержана световым эффектом: "Так как дерево было отполировано уже ранее тысячами животов, то кобыла казалась не совсем пустою. Хотя на ней никого не было, а все же как будто кто-то и был". Но главное, конечно, не блеск, создающий иллюзию, "будто кто-то и был", а привычность операции. Герой введен, материализован, и дальнейшая его судьба - типичная судьба обычного человека в самодержавной стране в годы, последующие за подавлением великого крестьянского восстания и предшествующие убийству царя. Убийство же царя, естественно, вызывается особенно тяжелыми обстоятельствами. Впрочем, существенного значения это не имело, так как "в России не народ убивал тиранов, а тираны спорили между собой". Все, что происходит с героем дальше, может произойти с любым человеком в государстве, благополучие и процветание которого зависят главным образом от расположения духа самодержца. В случае дурного расположения духа, "как с неба при ясной погоде, рушились палки на целые полки, темною ночью при свете факелов рубили кому-то голову на Дону, маршировали пешком в Сибирь случайные солдаты, писаря, поручики, генералы и генерал-губернаторы". Если же расположение духа было благоприятствующим добрым начинаниям, то камердинер-турка возводился в графское достоинство. Правда, кроме расположения духа, была еще и политика, и Тынянов, говоря о том, что "потемкинский дух он (Павел.- А. Б.) вышиб, как некогда Иван Четвертый вышиб боярский", несомненно, имеет в виду не только дурной характер Павла, но и создание им новой опричнины из людей, прозябавших до него в ничтожестве, всем ему обязанных и хорошо знающих, какая участь их ждет, если с императором что-нибудь случится (если, конечно, они не успеют перекинуться на сторону очередного тирана). Именно то, что расположение или нерасположение духа самодержца решало судьбы империи (а иногда не только империи), и было самой важной политикой и социологией самовластия.

Горькое восклицание Павла: "У меня умирают лучшие люди", - не пустая фраза, потому что для самовластительного злодея, для самодержца (а самодержец может быть только самовластительным злодеем, каким бы по природе хорошим человеком он ни был) "лучшие люди" - это такие, которые лишены личных, характерных человеческих свойств, лишены своеобразия, индивидуальности, характера. Такие люди делают быструю карьеру и становятся генералами Киже. Но так как они ничем не заслужили успеха и все, что с ними происходит, происходит не по их воле, а по расположению духа самодержца, не ограниченного никакой сдерживающей оппозицией, то они могут с такой же легкостью по иному расположению духа превращаться из генералов в арестантов, а также из живых в мертвых.

Тынянов быстро убирает все, что связано с сомнительным происхождением героя. Сомнительное происхождение остается только в условии рассказа: неопытный писарь, второпях сделавший ошибку в приказе. Зато он настойчиво вводит мотив сомнительного происхождения императора:

"Да и была ли она его матерью? (думал он об Екатерине. - А. Б.)

Он знал что-то смутное о скандале своего рождения.

Он был человек безродный, лишенный даже мертвого отца, даже мертвой матери".

"...А кто у нас императором?.. говорят, говорят: император, а кто такой - неизвестно. Может, только говорят..."

Сомнительный Киже, сомнительный Синюхаев, император "подмененный", сомнительный император... Все это естественно и не вызывает удивления в государстве, в котором нет общественного мнения, нет воли человека, где "пятидесятимиллионная чернь" "сидела по кочкам, болотам, пескам и полям", в "странном отечестве", в котором все подчинено темной самодержавной воле, где только что была сожжена самая важная книга века и где даже наследник "жил как ежеминутно приговоренный к казни", в государстве, где веками "раб и льстец одни приближены к престолу", в "стране рабов, стране господ".

Материализация героя после экзекуции на кобыле идет в убыстряющемся темпе.