Юрий Тынянов

Пушкин (следуя за Дельвигом) полагал, что можно ходить к девкам, имея дома жену, подобно тому, как можно ходить в ресторацию, хотя дома есть кухня а исследователи настаивают на том, что это нужно тщательно скрывать, ибо подобная декларация роняет великого поэта и, кроме того, может создать нежелательный прецедент. То, что эти слова были все-таки сказаны, по мнению замечательных исследователей, значения не имеет, потому что важны не слова, а «Евгений Онегин». Конечно, «Евгений Онегин» важнее, чем девки, но трудно представить, что между бытовой фразой, поступком, образом жизни человека и его художественным произведением так уж никакой связи и нет[176].

Попыткой установить такую связь, не всегда правильно понятую, была публикация В. В. Вересаевым документов о жизни Пушкина.

Полагая, что он делает книгу о великом поэте, Вересаев ошибся: он сделал книгу не о Пушкине, а о том, какое впечатление производил Пушкин на своих знакомых.

Книга Вересаева вызвала многочисленные и иногда даже серьезные возражения, на которые автор не смог ответить убедительно. Но у книги было одно достоинство, имеющее отношение скорее к другим, не менее существенным обстоятельствам, чем к частному пушкинизму: Вересаев прикоснулся, и не очень осторожно, к болезненнейшей в нашей истории проблеме: говорить или не говорить, что у безоговорочно обожаемого объекта оторвалась пуговица, и объект так и ходит некоторое время с оборванной пуговицей, что, вне всякого сомнения, может снизить образ.

Вересаев не побоялся написать, что у объекта бывали в жизни минуты, когда он ходил с оборванной пуговицей.

В связи с этим ему пришлось давать объяснения.

«Многих моих оппонентов[177] коробит то якобы умаление личности Пушкина, которое должно получиться у читателей вследствие чтения моей книги», — писал он. «О, как знакомы эти враждебно загорающиеся глаза почитателей-кумиропоклонников, это стремление так или так оправдать темные черты идола!»[178]

Негодование кумиропоклонников чаще всего было обычным добрым старым (и новым) ханжеством. Но у книги был другой, истинный недостаток, от которого автор просто отмахнулся, и отмахнулся напрасно.

Самое загадочное в книге Вересаева — это ее цель, зачем она сделана. Все, что говорится и пишется о великом историческом деятеле, имеет значение и приобретает право на существование только в том случае, когда это объясняет его историческое деяние. Если же между так называемыми человеческими свойствами великого человека и его историческим деянием связь не может быть установлена, то «человеческое» свойство остается таким же частным и не подлежащим широкому оповещению, как и обычные свойства обычных людей. Книга Вересаева ни в какой мере пробел не восполнила и связь между человеческими свойствами писателя и его творчеством не установила. Произошло это еще и потому, что установить такую связь автор по крайне наивным мотивам отказался сам.

Считая, что «отвечать на большинство возражений не стоит» и что «некоторые можно отметить лишь как курьез», Вересаев все-таки отвечает, но делает это несерьезно и неубедительно. «Курьезы», по его мнению, заключаются в том, что ему «ставилось в упрек, что в книге Пушкин не отражается как поэт». Вересаев полагает, что «материалом для суждения о Пушкине как поэте должны, естественно, служить его произведения, — не перепечатывать же мне было их в моей книге!» — восклицает он. И больше по этому поводу не сказано ничего. Его книга нужна для того, чтобы показать, что «вся-то красота живого человека в его жизненной полноте и правдивости». Оказывается, «что самый великий человек — все-таки человек с плотью и кровью, со всеми его человеческими слабостями и пороками»[179]. Это соображение Вересаев излагает очень сжато, полагая, что интеллигентному читателю уже кое-что известно по данному вопросу. Что же касается «курьеза», то как раз о нем и написал свою книгу известный советский писатель Ю. Н. Тынянов.