Юрий Тынянов

В 1827 году написано стихотворение, обращенное к декабристам, — «Во глубине сибирских руд», а сразу же следом за ним — «Соловей и роза», предвосхищающее мотивы стихотворения «Эхо» и говорящее о том, что поэт обречен на непонимание. 16 июля он пишет «Арион» — прикрытый аллегорией рассказ о судьбе декабристов и самого поэта в связи с декабризмом, а 15 августа — программное, декларативное, «эстетское» стихотворение «Поэт». 17 сентября написано стихотворение «Близ мест, где царствует Венеция златая», с той же, что и раньше, темой «пения для забавы» и отсутствием «отзыва», а 19 октября в стихотворении, посвященном лицейской годовщине, он шлет привет декабристам, томящимся «в мрачных пропастях земли».

Поэт пишет одно политическое стихотворение, другое аполитичное, эстетское… Сегодня такое, завтра другое. И вроде бы ему все равно. Это, конечно, несерьезно. Поэтическое развитие Пушкина было катастрофически быстрым, но оно было последовательным. Одни стихи Пушкина не отрицают и не исключают других его стихов, тем более написанных чуть ли не в ту же неделю. «Эстетские», то есть «аполитичные», стихи Пушкина такие же политические стихи, как и те стихи, которые в этом смысле сомнения не вызывают. В них та же борьба с государством, что и в ранних стихах, с той только разницей, что борьба перенесена на другую почву. «Эстетские» стихи Пушкина — это такие политические стихи. Когда искусство захлестнул потоп речей «патриотических» трубадуров и поэт имел все меньше возможностей говорить то, что он считал нужным говорить, тогда единственно возможным выходом стали «эстетские» стихи. Можно допустить, что Пушкин хотел сказать «Прочь, негодяи!», а сказал: «какое дело Поэту мирному до вас!». После разгрома декабризма наступило время, когда политическими стихами стали стихи, в которых не было политики, и когда важным было не только то, о чем пишет поэт, но и о чем он молчит. Молчать — это значило не говорить о том, о чем хотят, чтобы он говорил. Эстеты 60-х годов, показывавшие своим врагам «Поэта и толпу», забывали (или делали вид, будто забывали), что те, кого они считали своими учителями, в годы после разгрома декабризма были врагами военно-феодальной монархии. Пушкин писал «эстетские» стихи только потому, что другие

политические стихи после разгрома восстания было невозможно печатать. Не для печати, как в молодости «Вольность», «Noël» и эпиграммы, было написано «Во глубине сибирских руд». Стихотворение «Поэт и толпа» отличается от других политических стихов только большей спрятанностью намерения и материалом. Когда за политические стихи, не нравящиеся монархии, отправляют в Сибирь, то, естественно, возможности поэта сужаются и выбор становится ограниченным: он может или стать «пиитом»[229] «чтобы воспеть подвиги своих соотечественников»[230], или «небом избранным певцом», который «молчит, потупя очи долу»[231]

. Не имея возможности сказать о государстве то, что он о нем думает, Пушкин гордо молчит. Примирения не было. Прощения не было. Великий политический поэт печатает свои произведения под псевдонимом «Небом избранный певец».

Что же такое пушкинское «эстетство»? Стремление к независимости. Такое стремление вызывает ненависть и отвращение тиранического государства, которое независимости не терпит. Оно желает, чтобы воспевали его благородство, могущество и беспощадность, цвет лица и возвышенные чувства.

Все это должен был делать Пушкин.

Всякая попытка заставить его откликнуться дифирамбом вызывает ярость.

Весьма умеренная фраза в книге Виктора Фонтанье «Путешествия на Восток, предпринятые по повелению французского правительства с 1821 по 1829 гг.» о том, что он, Пушкин, отправился на войну, «чтобы воспеть подвиги своих соотечественников», приводит его в бешенство [232].

Булгарин и прочие мерзавцы русской общественной мысли не могли снести «Домика в Коломне». Они жаловались на то, что «путешествие за кавказскими горами и великие события, обессмертившие последние годы, не придали лучшего полета гению Пушкина»[233].

Жандармское николаевское государство всегда старалось извлечь возможно больше пользы из своих подданных. Оно не довольствуется «Домиком в Коломне», из которого, как известно, «ничего не выжмешь». Оно требует, чтобы в «Путешествии в Арзрум» были достойно описаны баталии и виктории. Конечно, меч хочет, чтобы ему подыгрывала лира. В особенности, если он длинный и знает, что, как он захочет, так и будет.

Поэтому Поэт «приближается, кланяясь низко, и хватает Гришку за полу» и протягивает свой стишок, а Гришка за стишок «дает ему перстень».

При этом Гришка (самодержавие) выгадывает возможность (и можно быть уверенным, что не упустит ее) произнести поучительную эстетику:.

Что вижу я? Латинские стихи!Стократ священ союз меча и лиры…