Юрий Тынянов

Все, что происходит с Грибоедовым, мало связано с качествами его характера. Все связано с качествами времени. И это для Тынянова особенно важно, потому что для него человек лишь точка приложения исторических сил. Человек, имеющий такую же формулу характера, как и Грибоедов, может родиться в любое время. Но разные исторические эпохи выделяют в этом характере разные свойства и по-разному их используют. Физиологические свойства характера оказываются социально нейтральными. Они лишь проявляют себя так или иначе под воздействием тех или иных исторических требований. В романе Тынянова нет свободы воли, нет выбора, все в нем предрешено и предназначено, и поэтому, независимо от своих природных качеств, человек становится таким, каким его делает время. Характер героя задан, недвижен и неизменен. Обстоятельства не влияют на характер, и характер не влияет на обстоятельства, они существуют независимо друг от друга до тех пор, пока не вступают в конфликт. Характер неизменен, потому что в романе исторического движения не совершается, в истории ничего не происходит, а только осуществляется то, что предрешено. Историческое движение мнимо, иллюзорно, как иллюзорна надежда на то, что еще ничего не решено. Постепенно выясняется, что все решено, все предрешено, а если все предрешено, то движение не нужно и человек может или двигаться к гибели, или дожидаться ее. Это и делает Грибоедов. В недвижной истории движется к своей гибели Грибоедов.

В первом романе логика взаимоотношений характера и ситуации определяет сюжетное движение. Оно осуществляется вырастанием одного поступка из другого. Элементы сюжетосложения мотивированы дважды: историей и психологией. В «Кюхле» нет иррациональных вмешательств, нет абсолютной детерминации и абсолютного отсутствия свободы воли. Писатель поры создания «Кюхли» не думает, что если революция не победила, то, значит, таков высший непререкаемый исторический закон. В «Смерти Вазир-Мухтара» высший исторический закон иногда побеждает реальную историю.

Два романа отличаются не тем, что в первом есть, а во втором нет выхода, а тем, что в «Кюхле» в крысоловку людей загоняет история, а во втором — судьба. Историчность первого романа более явственна и проста, история в нем играет лишь роль импульса человеческих поступков. Второй роман написан о том, что все проходит и повторяется, о том, что все решено, и все, что будет, уже было, а будет «то же, что и сейчас».

Скорбность «Кюхли» связана с тем, что все несчастья происходят из-за гибели восстания, безвыходность второго в том, что поражение оценивается не как преходящая историческая неудача, а неудача предрешенная. Во втором романе гибель восстания осмысливается не как одно из важнейших (но все-таки лишь как одно из событий), а как единственно возможный путь русской истории.

Через сто лет после того, как зародилась тема, Тынянов пишет роман еще об одном кавказском пленнике. «Только в Новом Свете мы можем найти безопасное прибежище», — сказал Колумб своим спутникам, людям, которым уже ничего не оставалось в Старом Свете. Тынянов ставит эти слова в ответственное место — в эпиграф. Но Грибоедову хуже, чем спутникам Колумба: для него нет Нового Света.

Герои русской романтической поэмы перед декабрем уходили на Кавказ, на Восток, от «неволи душных городов». Тыняновский Грибоедов уходит в объятия казачки, в степь. Он бежит на Кавказ, на Восток с горя, как герой романтической поэмы, как бежали герои Пушкина, Байрона и Шатобриана. Он ищет прибежище. Это человек после декабря, понявший исчерпанность литературной традиции. Грибоедов интересует Тынянова преимущественно не в его индивидуальной судьбе, но главным образом как характерное явление эпохи. Писатель идет еще дальше: он настаивает на всемирности, на кругообращении повторяющихся событий: человек — эпоха — всемирная история. Тынянов расширяет тему бегства. Бегство русского писателя он уподобляет бегству английского актера и, распространив географию темы на три континента, делает ее всеобщей, всемирной. «Актер и драматический автор разных стран, в которых… зрители равно грубые скоты»[104]. Освистанный английской публикой, Эдмунд Кин едет в Америку. «Гуроны допустили его в племя свое и избрали вождем… он будто никогда не чувствовал себя столь счастливым, как среди гуронов, когда дали они ему титул вождя…» — читает Грибоедов о Кине.

«Вот оно, государство несуществующее…» — подумал Грибоедов и оглянулся, как человек, который решился бежать, и как человек, который боится быть пойманным.

«Молчать обо всем нужно…

…кончено, прошло, ни слова…»

Нужно бежать, бежать.

Из «птичьего государства…».

«Может быть, ты убежишь, скроешься? — советует ему совесть, с которой он разговаривает, как с человеком. — Ничего, что скажут: неуспех… ты можешь начать новую жизнь…»

Бежать в Цинондалы, родовое имение жены.

«Отрастишь бороду, как Самсон…» (Другой беглец.)

«Но, стало быть, он (Грибоедов. — А.Б.) беглец, в бегах, в нетях, он дезертёр?

Ну и что же, беглец…»

«Бежать нужно, бежать…»