Юрий Тынянов

Тынянов ошибся, считая, что поражение восстания было крушением всех надежд, что уже ничего не могло измениться. Тынянов настаивает на том, что уверенность Чаадаева в близости нового восстания — безумство, а сам верующий — безумец. Исторический опыт столетия, прошедшего после 14 декабря, он во внимание не принимает. А вместе с тем за столетие и современники Грибоедова и современники Тынянова сумели понять истинное значение поражения декабризма. Не ошибся Пушкин. Он сказал:

Не пропадет ваш скорбный труд…

Не ошибся друг Грибоедова, декабрист А. И. Одоевский, ответивший Пушкину:

Наш скорбный труд не пропадет…

В другое время и в другой форме дело декабристов было продолжено, и декабристская строка —

Из искры возгорится пламя —

связала два этапа русского освободительного движения.

В романе о времени, наступившем после поражения восстания, многое предопределено, предрешено.

Бытовую черточку — приметы — Тынянов превращает в доказательство фатальности и предопределенности, в провиденциальный знак, в символ, в обобщение. В романе тринадцать глав, Грибоедов въезжает в Тейран на вороном коне (как «убийца святого имама Хуссейна»), «во время венчания… он обронил свое обручальное кольцо… Очевидцы утверждали, что это обстоятельство… произвело впечатление на Грибоедова». Известие о смерти приходит ровно через год — 14 марта — после его приезда в Петербург с Туркменчайским миром. Это обстоятельство отмечается. Все фатально, все предопределено.

С первых же страниц начинаются предупреждения и предзнаменования: «Страшно подумать: рассеянность и холод коснулись даже проекта; он не был больше уверен в нем, даже напротив, проект, без сомнения, поскользнется. Прохожий франт поскользнулся…» Перед самоубийством приходит к Грибоедову поручик Вишняков — предупреждение Грибоедову: «Один заяц сидит у него (Грибоедова. — Л. Б.) сейчас и хрипит, другой…» Другой — это Грибоедов. «Он пошел медленно по лестнице, по ступенькам которой столь еще недавно бряцала шальная поручикова сабля». Поручик Вишняков — это серьезное предупреждение: не езди в Персию, англичане убьют. Избивают грибоедовского камердинера, молочного его брата Сашку, — снова предупреждение: отпусти евнуха, отпусти Мирзу-Якуба, не упрямься — персы убьют. Все предрешено, и убийство тегеранской толпой в конце романа предсказано в первой главе сценой с петербургской толпой, едва не убившей его.

«Все неверно, все колеблется…»

«Все кажется неверным».

«Все неверно, все в Риме неверно…»

«Никто ничего не знает…»

«Несуществующее государство…»

«…несуществующее пространство…»

«…никто не знал, куда идет корабль (государства. — А.Б.)…»

«…он понял, что не существует…»

«…не нахожу себя самого…»

«Время было неверное…»

Всеобщность, всемирность, вечность, непоправимость растворяют историю. Историческая конкретность, прикрепленность ко времени расплывается по векам и пространствам и служит — всем, всегда.

«Стояла ночь…

Нессельрод спал в своей постели…

…спала в Петербурге… Катя…

И все были бездомны.

Не было власти на земле…

Чумные дети тонко стонали под Гумрами, и пил в карантине десятую рюмку водки безродный итальянец Мартиненго…

Потому что не было власти на земле и время сдвигалось…»

Время сдвигалось, сдвигалось пространство, повторялись события. Всеобщностью, невыделейностью по важности людей и событий, повторяемостью пронизывает Тынянов роман.

«В это утро суворовским маршем через лесистые горы шли к Ахалкалакам войска…

В это утро проснулся желтый, как лимон, Родофиникин…

В это утро Абуль-Касим-Хан сидел над донесением Аббасу-Мирзё.

В это утро Нина проснулась в маленькой комнате.

Сашка в это утро проснулся не в своей комнате, а в девичьей.

В это утро приехал в Тифлис доктор Макниль.

Грибоедов долго спал в это утро».

Через три года в «Восковой персоне» эта всеобщность, невыделенность по важности людей и событий станет главным приемом.

И после смерти Грибоедова все повторяется сначала. Темы проходят как в каденции, сжато, только напоминанием: опять пушечный салют, опять Белая галерея и портретная зала, по которой год назад шел Грибоедов, опять церемониймейстер, два камер-юнкера, два камергера и гофмейстер, обер-церемониймейстер, обер-гофмаршал, опять министр двора, вице-канцлер, генералитет и знаменитейшие особы обоего пола, опять чеканили медаль, опять у генералов на обеде, и опять Бенкендорф со всею свободою светского человека и временщика обратился с просьбою о Льве и Солнце для брата, опять театр и Катя Телешова. Только сейчас вместо коллежского советника А. С. Грибоедова, привезшего императору Туркменчайский трактат, все это происходит с его высочеством принцем Хозревом-Мирзой, привезшим императору извинения за убийство его посла — А. С. Грибоедова. И сводятся темы так:

«Разве знает Хозрев, что российский успех не пойдет ему впрок, что он слишком вскружит ему голову и что через пять лет, во время борьбы за престол, ему выколют глаза и он проживет жизнь свою слепым?