Юрий Звенигородский. Великий князь Московский

На трудные роды в 44 года могла решиться не каждая женщина. Но Софье так был нужен еще один мальчик! Ребенок оказался крайне дорогим для родителей не только по этой причине. Это был нужный для них на тот момент еще один реальный наследник. Потому, когда он вообще остался один среди мальчиков, — его пестовали как могли. Внук Дмитрия Донского, правнук Ивана Ивановича Красного, должен был стать по плану отца великим князем.

Он будет у власти 38 лет — почти рекордный срок для его родственников. За редкими месяцами исключений, когда ему пришлось освобождать Московский престол для дяди — князя Юрия Дмитриевича (и его двух сыновей).

В момент малолетства Василия II фактически правил митрополит Фотий. Это с его именем потом будут связывать происхождение на Руси известной шапки Мономаха, ставшей символом царской власти в Москве. Позднее возникали версии, что именно по приказу Фотия ее изготовили в митрополичьих мастерских, а затем он создал легенду, будто сам византийский император Константин Мономах когда-то передал ее в дар князю Владимиру Мономаху. Именно данную шапку, чем-то напоминающую головной убор, который носили современные Фотию ордынцы, он и готовил к венчанию на великое княжение юного Василия Васильевича.

Новой власти требовались новые символы. И эти символы должны были быть еще более «старыми», нежели «грамоты или документы» других претендентов на Московский престол.

Вот что писал о начале правления нового великого князя историк А. А. Зимин: «Сразу после смерти Василия I реальная власть в Москве перешла в руки энергичных правителей — властолюбивой княгини-вдовы Софьи Витовтовны, волевого митрополита Фотия и деятельного боярина Ивана Дмитриевича Всеволожского. Наибольшим влиянием из них при дворе пользовался митрополит. Решив сразу же покончить с какими-либо недомолвками (в первую очередь с претензиями Юрия Дмитриевича на великокняжеский престол), митрополит Фотий уже в ночь смерти великого князя направляет в Звенигород к князю Юрию своего боярина Акинфа Ослебятева. Он должен был передать приглашение дяде малолетнего великого князя явиться в столицу и присягнуть на верность Василию II, т. е. подчиниться его воле. Выбор гонца был сам по себе удачным: родич героя Куликовской битвы Осляби должен был внушить доверие к себе сыну победителя Мамая. Однако князь Юрий, собравшись было ехать по собственному почину в Москву, переменил решение. Вероятно, он усмотрел в приглашении опасность для себя и повернул к Галичу. Это было в Великий пост, т. е. между 25 февраля и 7 апреля 1425 года».

Интерпретация событий, увиденных историком с позиции общего и полного приятия «правильности» власти, полученной Василием Васильевичем, требует, однако, некоторого осмысления и даже корректировки. По мнению А. А. Зимина, «виновником» всего происходящего стал князь Юрий Звенигородский. «Жребий был брошен, — пишет историк. — Непослушание удельного князя подлежало наказанию, что, конечно, понимал и сам князь Юрий. Приняв решение сопротивляться намерениям московских властей, он тем самым показал свое стремление начать борьбу за великое княжение. В той обстановке Юрий Дмитриевич должен был или покориться, или победить. Третьего исхода теперь уже не существовало. Князь Юрий избрал борьбу за власть и, очевидно, сразу предъявил свои права на великое княжение, опираясь на завещание Дмитрия Донского».

Нам кажутся неудачными эпитеты или определения по отношению к князю Юрию, вроде таких: «непослушание», «сопротивление», «борьба за власть». Разве наследник, имеющий свои права и умеющий подтвердить их, мог быть «непослушным» и «сопротивляющимся»? Будучи «нелюбимым» братом покойного великого князя, он при этом не был «незаконным»! Юрия могли отстранять, «отодвигать», «забывать» в документах, делать вид, что его вовсе и нет, но ведь это не значило, что его на самом деле не существует! У него было достаточных «рычагов», чтобы его правота была признана мирным путем. Но его правота была гораздо большей, нежели Василия-младшего. Если вообще доказательства последнего могли бы быть принятыми. Ведь и позднее он избегал ссылок на документы, которые утверждали вовсе не то, что бы ему хотелось.

А значит, князь Юрий поступал по праву, а не по желанию сопротивляться!

Таким образом, отъезд Юрия Дмитриевича в Галич не являлся неподчинением или началом войны против племянника. Это был естественный поступок, связанный с личным самосохранением, учитывая обстоятельства, при которых само существование законного наследника могло стать причиной его гибели. Ведь, даже предъявив документы, подтверждающие его власть, он мог лишиться не только их самих (они могли быть уничтожены), но и собственной жизни.

Юрий выбрал единственно правильное для себя решение — отойти в сторону, не делать поспешных выводов и не совершать обостряющих поступков. И уж тем более — не развязывать военных действий и не применять иных силовых акций, которые ему так упорно приписывают многие историки.