Юсуповы, или Роковая дама империи

…Между тем почтенный ГришаЗабирался выше, выше,Был он малый крепких правил,Уважать себя заставил,От девиц не знал отбоюИ доволен был собою.С Гришкой спорят иерархи,Рассуждают о монархе,И вещает ДжиокондаИз столичного бомонда:«Vous savez,простой мужик,А такой приятный лик!»

Так его открыла Анна,Дама фрейлинского сана,А открыв, к царице скок:«Объявляется пророк —В нем одном такая сила,Что на многих нас хватила,Эта поступь, этот взгляд,С ним не страшен целый ад».Словом, лезет Гриша выше,Красны дни пришли для Гриши,И в столицу ПетроградПрибыл он, как на парад.Едет он в почете, в славе,

Приближается к заставе,Бьет поклон и наконецПопадает во дворец.По палатам Гриша ходит,Всех собой в восторг приводит,Гриша старец хоть куда —И взошла его звезда.Изрекает он словечки,Дамы ходят, как овечки,А потом, наедине,Изнывают, как в огне…Велика у Гриши сила,До того вещает мило,

Что кругом бросает в жар:«Вот так старец – а не стар».А достойная Алиса,Без любого компромисса,С ним сидит и день, и ночь,День да ночь и сутки прочь.Завелась деньга у Гриши,Дом в селе с узорной крышей,Перевез детей и женку,Пьет в салоне ром и жженку;У самой графини И…У него всегда свои.Свет потушит, порадеет,

Тихой лаской обогреет,А когда Григорий зол,Изорвет в клочки подол.

Ну и так далее. Это, повторяю, была мелочь, безделица по сравнению с откровенной гадостью. Грязная клевета на императорскую семью, но она имела успех и в аристократических салонах Петербурга, и в среде провинциальной интеллигенции. Утратила, утратила свое обаяние древняя традиция российской монархии, ниже низшего предела в глазах всех слоев населения упал престиж правящей династии. Даже среди крестьянства, даже в армии, всегда отличавшихся верностью царскому престолу, исчезало уважение к самодержавной власти, которая публично покрывала себя позором.

Г.Р. направо и налево твердил о своей любви к России, к царю. Да люби он страну и монарха – он ужаснулся бы того, какой позор на них навлек, удалился бы из столицы в безвестность, в пустыню, в тайгу и оттуда (если он действительно такой чудотворец!) молился об исцелении цесаревича и о спасении России. Но в том-то и дело, что для него важнее всего была собственная власть, собственный грех тщеславия.

Государь, мой дядя Никки, называл его своим другом, но ведь и Спаситель называл своим другом Иуду Искариота, предавшего его!

…Когда все было позади и разразилась гроза, когда Феликса и Дмитрия обвиняли в том, что убийство Г.Р. повлекло за собой революцию, мой муж всегда говорил, что жалеет, что не совершил этого убийства раньше. Да, возможно, если бы он воплотил свой замысел на год раньше, революция была бы остановлена. Но никто другой, только я виновата в том, что случилось убийство тогда, когда оно случилось… В тот последний миг, когда страна уже повисла на краю пропасти и падение уже невозможно было предотвратить.

Моя вина заключалась в том, что я пыталась отговорить своего мужа, умоляла его не обагрять руки кровью. У меня оказались такие слабые нервы… А между тем без моего согласия – безоговорочного согласия помочь ему заманить Г.Р. туда, где Феликс планировал с ним расправиться, – ничего не получилось бы. При всей своей доверительности к Феликсу Г.Р. оставался настороже. Феликса не выносил секретарь «старца», Симанович, «луфший из явреев», как называл его Г.Р., и очень остерегал Г.Р. против «маленького», как они между собой звали князя Юсупова. Поэтому Г.Р. никак и не ловился в сети, раскидываемые моим мужем. Вера Каралли, наущаемая Дмитрием, попыталась очаровать Г.Р., но он удостоил ее лишь сальной усмешки. Он хотел заполучить меня, только меня… И не скрывал этого от Феликса, искренне недоумевая, отчего я не могу проникнуться честью, которая мне может быть оказана.