Она не может спать, не может есть, не может думать о будущем, она живёт как во сне, у которого нет завтрашнего дня, а разве это жизнь?
Посидев немного в тишине, она вздохнула, встала и глянула на себя в зеркало. Плеснула в лицо воды из кувшина, стирая ладонью капли, подняла чемодан и засунула его обратно в шкаф.
Утвердившись в этом решении, она поправила причёску и пошла вниз — нужно отпустить Симону на обед. Звякнул колокольчик — ушёл посыльный, а затем звякнул вновь, кто-то вошёл — сегодня много заказов. А ей хватит уже жалеть себя, надо работать, потому что работа её единственное лекарство.
— Добрый день, синьор! Чего изволите? Вот — самые свежие хризантемы, — Симона принялась расхваливать срезанные утром цветы.
Габриэль сняла с крюка фартук, но не успела выйти из коридора — так и застыла как вкопанная, услышав знакомый голос.
— Корзину ваших самых лучших роз, — раздался голос, который она не могла спутать ни с чьим — голос мессира Форстера.
— Ленты? Атлас? Как упаковать? — спросила Симона.
— Ленты и атлас, и упакуйте самым лучшим образом, — в его голосе послышалась такая знакомая ей усмешка.
— Что-то написать на карточке?
— Да. Напишите — моей будущей жене.
Габриэль прижалась к стене ладонями, замерев и роняя фартук, и сердце рухнуло, сжалось от радости и боли, и казалось — ceйчac разорвётся, так соскучилась она по его голосу, так сильно, что даже колени задрожали. Hо от мысли, что он покупает розы для Паолы, ей стало невыносимо тошно.
Она стояла, не шевелясь и не дыша, надеясь, что вот сейчас он заплатит и уйдёт, оставив адрес, куда отправить цветы. Пальцы сделались ледяными, и она почти впилась ноггями в штукатурку.
— Доставить по адресу или отдать посыльному? — помощница задавала обычные вопросы, а Габриэль казалось, что они уже целую вечность обсуждают этот проклятый букет!
— Как тебя зовут? — внезапно спросил Форстер.
— Симона…
— Вот что, Симона. Это тебе, держи. Здесь пятьдесят сольдо. Иди сейчас вон в ту кофейню и не возвращайся, пока не съешь там всё, что захочешь, на все эти деньги, поняла? А мне пока нужно поговорить с твоей хозяйкой. Она же здесь?
И не будь рядом стены, кажется, Габриэль упала бы на пол.
— Спасибо, синьор! — раздался удивлённый голос Симоны. — А мона Элла наверху. Позвать? Мона Виванти? К вам пришли!
Симона крикнула радостно, желая угодить щедрому господину.
— Иди уже! — произнёс Форстер нетерпеливо, а потом произнёс что-то тихо, Габриэль не расслышала что именно.
И вскоре звякнул колокольчик — помощница ушла, а следом щёлкнул замок — это Форстер закрыл изнутри дверь в лавку.
— Элья? Я знаю, что ты здесь. Выходи. Нам нужно поговорить, — произнёс он громко.
Она вышла. Медленно, держась одной рукой за стену, и не чувствуя под собой ног.
Увидела его и поняла:
Их разделял прилавок, на котором Симона оставила вынутые из ваз хризантемы, и лепестки роз, что нужно было упаковать для доставки. И Габриэль остановилась перед ним, не в силах сдвинуться с места, и смотрела… смотрела не отрываясь в лицо Форстера, впитывая каждую чёрточку, и не могла насмотреться. Его глаза, скулы, губы…
В лавке стало душно до невозможности. И стук собственного сердца почти оглушал.
А он смотрел в ответ так, что кружилась голова. Исступлённо, жадно, истосковавшись, не смотрел — прикасался взглядом, будто гладил… Молчал. И лицо его осунулось за эти три месяца, а под глазами залегли тени, и говорить ничего было не нужно, в его глазах она и так прочитала всё.
— Мессир Форстер, зачем вы пришли? Я же просила вас не искать меня… Но вы сделали всё… как обычно…
Она сглотнула нервно — голос её не слушался.
— Я упрямый, ты знаешь это. И к тому же дикарь, — ответил он, не сводя с неё глаз. Достал из внутреннего кармана какую-то бумажку и бросил на прилавок.
— Что это?
— Это билет в Таржен, который я купил вчера, — произнёс он негромко.
— Вы хотели плыть в Таржен? — спросила Габриэль, глядя на билет. — Зачем?