Южнее главного удара

Рослый конвойный подошел к Пономареву сзади и, налегая, стянул с него шинель. Он наступил на нес; расстегнул, снял с пленного офицерский меховой жилет - Пономарев охнул, когда вывернули раненую руку. Уже по одному тому, как немец в очках взял, развернул и осмотрел, видно было, что он знает толк в вещах и умеет беречь их.

Обратно в деревню он шел не торопясь, рассматривая на руке перекинутый мех. Пономарев видел это, и вспыхнувшая надежда погасла.

Его вели теперь в одной гимнастерке, растревоженная рана в плече зябла. Впереди, за крайними огородами, стояли, отступя друг от друга, две сосны. Миновали первую, и Пономарев понял, что дальше второй его не поведут.

И в тот момент, когда он подумал об этом, он не услышал за собой шагов. Обернулся. Рослый конвойный, как хомут, стягивал через голову автомат, цепляя ремнем за каску. Тогда Пономарев проворно сел и начал разуваться, упираясь носком в задник. Он не хотел, чтобы после с него стягивали сапоги, волочили спиной по снегу. Конвойные оторопело стояли рядом: стрелять в сидячего было как-то непривычно. Пономарев стряхнул с ног портянки, здоровой рукой взял сапоги на голенища, сжал их и, размахнувшись, далеко швырнул:

- Раздеритесь из-за них!..

Рослый немец испуганно проследил, куда упали сапоги, и, словно боясь, что они убегут, поспешно вскинул автомат. Hо еще быстрее Пономарев глянул вверх. На сосне сидела ворона. Она вдруг сорвалась с ветки, осыпав снег: сосна закачалась, накренилась, стала валиться, и Пономарев ударился лицом в холодное и жесткое.

ГЛАВА VII

ОТСТУПЛЕНИЕ

Дом был покинут спешно, и страшный беспорядок остался в пустых, гулких комнатах. На полу валялась стоптанная обувь, нотные листы, мука была просыпана, и по ней отпечатались следы сапог. Ваня Горошко поднял один лист. Hа обороте его был изображен нежный мужчина с волосами женщины и в кружевах - очень странный мужчина по теперешнему, военному, времени. "Моцарт",разобрал Ваня. Про Моцарта он слышал. Он огляделся и положил нотный лист на подоконник. Потом дулом автомата поддел вывалившийся из шкафа рукав женского пальто, вкинул внутрь и закрыл шкаф.

Он шел по дому, маленький солдат в больших сапогах, в короткой подпоясанной пехотинской шинели, в ушанке, придавившей оттопыренное ухо. Его еще три года назад война выгнала из дому. В то время здесь был мир, и люди что-то покупали, и радовались, и слушали музыку.

Горошко забыл уж, как это в целом, неразбомбленном магазине покупают что-либо. Все эти годы он и наступал, и отступал, и шел, и полз, и лежал под огнем в грязи. Три года! А сколько километров! Иной пройти трудней, чем жизнь прожить.

В одной из комнат на обеденном столе посуда была сдвинута на край. Из нее последний раз ели еще хозяева.

А на другом краю стола, расчистив место, уже не спеша закусывали солдаты. Два хозяйских стакана пустые стоят друг против друга, луковичная шелуха, колбасные ссохшиеся шкурки, хлеб. На клеенке от ножа остались длинные порезы.

Ваня прошел в кухню. Газовая плита, блестевшая эмалью и никелем, штук пять различных никелевых кранов над раковиной, по стенам - белые шкафы, шкафчики, полочки. И на них целые семейства фаянсовых бочонков от мала до велика, фаянсовые корзиночки, баночки, ящики. Черными крупными буквами надписи. Не кухня, химическая лаборатория. Ваня имел отношение к кухонному делу и названия продуктов научился разбирать на любом языке. "Культурно",подумал он. В артиллерии любили это слово и употребляли часто. Если офицер хорошо стрелял, про него говорили; "Культурно стреляет",- и тем подчеркивалась разница между пехотой и артиллерией. Это в пехоте из винтовки можно хорошо стрелять, в артиллерии стреляют культурно или грамотно.

Горошко поставил к плите автомат, открыл кухонный шкаф. Поднявшись на носки, достал с полки банку компота. За толстым стеклом качались в соку целые желтые ягоды. Крышка тоже была стеклянная, толстая. Ваня попробовал отнять ее пальцами - по поддалась. Под крышкой была проложена красная резинка с язычком. Для чего-нибудь этот язычок предназначался, раз он. существует. Горошко потянул за него. Банка чмокнула, всосала воздух, и крышка отлипла.

- Толково,- сказал Горошко, несколько удивленный. Он отпил компота и еще раз, уже со знанием дела, подтвердил: - Толково.

Закончив с этой, он поискал еще одну банку, уже вишневого.

Во дворе Беличенко чертил разведсхему. Он сидел на бревнах, кожаная планшетка лежала у него на колене, он поглядывал в сторону немцев и ставил на бумаге красные и синие значки.

- Вот выпейте,- сказал Горошко, подойдя.

- Откуда это?

По мнению Горошко, такой вопрос задавать не следовало, и он только спросил:

- С хлебом будете или так?

- Так.

Комбат отхлебнул. Покачал головой, взглянул на Ваню повеселевшими глазами и снова отхлебнул: он любил вишневый компот.

- Отнеси Тоне. Она вишневый компот любит.

- Пейте уж,- сказал Ваня хмуро.- В дивизион вызвали Тоню. Там кто-то на мину наступил, а она же взрывается.