Южное лето (Читать на Севере)

В больнице в Германии всё в порядке и питание четыре раза в день, и меню, как в ресторане. Только жидких четыре выбора и уколы, как укус комара, и чистота… уход, но телефонный номер у них – пятнадцать цифр, плюс сказать «плиз», плюс номер палаты «111» сказать уже по-английски, потому что по-немецки сказать… во всей Одессе… Ну разъехался народ… Английский оставшиеся как-то выучили по этикеткам.

Я же тоже не могу о здоровье передавать через Одессу из Германии. Через мужчину не всё передашь. Так что… Какой выход? Ну какой…

Это уже сейчас, когда через неделю восстановился голос, я вдруг подумал, что можно было кому-то переслать по почте номер такой печатными цифрами. Слова по-английски русскими такими большими буквами, зуммер описать словами на бумаге.

Я, к сожалению, пытался устно, что не подряд, а через этот зуммер. Вот там у нас первая стычка и произошла… Причём она даже не поняла, что я обиделся… а потом продолжал номер диктовать.

Вот лучше было бы ей всё это написать, послать кому-то факсом, чтоб ей занесли. Об этом я подумал дней через пять. У меня голос до сих пор не восстановился.

И, кстати, только что… Ну… Только что… Я вспомнил. Она же не открывает посторонним, потому что не слышит звонок.

Это я должен был из Одессы ей звонить, чтобы она открыла дверь и объяснить, кто придёт и как этим пользоваться…

Таких близких и терпеливых у меня не осталось, а нагружать посторонних… Нет… Есть какие-то рамки… Даже, если он мне чем-то обязан. Нет… Значит, я всё делал правильно.

Там телефон [phone]-46210, добавочный 111.

Вот этот добавочный, конечно…

Он меня, собственно, и вырубил.

Самого меня.

Аккумулятор в трубке садился дважды…

Ей хорошо, она на проводе.

А у меня радиотелефон.

Я бы на проводе не потянул.

Меня уже на шестой цифре мотало по квартире, било об стекло.

Слышь… Я потом уже, когда очнулся, смотрю – холодильник открыт… Кофе с окурками… А я не курю… Я его в пепельнице заварил… Что-то ел вроде, уже не помню, и слышь вот… Газ включен… Вот ужас… Ну, правда, не полностью… Кот несчастный… И, конечно, вырваны розетки… И телефон и электричество…

Она же за границу никогда не звонила… Она и в другой город не звонила.

Экономия всё и аппарат у них старый, как ридикюль…

И район стал уже центральным… Ну они там живут уже сто лет.

У них ещё диском набирают.

Она говорит, что в кнопочном ничего не слышит… Да… А в этом слышит, видимо… Да…

Где-то на восьмой цифре у нас погас свет. В Одессе вырубают веерно, так что я перезванивал через час. На пятнадцатой опять погас свет, у нас два раза в сутки, веерно…

Сейчас прохожу по улице – все здороваются, немецкий номер мне кричат. Слышно было по всей Каманина аж в первых домах.

Дети смешнючие.

Особенно этот «плиз», потом «ван-ван-ван», ну, сто одиннадцать.

И когда я выкрикивал «ноль двести восемь», не «ноль двести и восемь», – кричал я, – а просто «ноль двести восемь». (Это дети мне рассказали.) «Ноль два ноль восемь», – кричал я.

– Нет, не «ноль два нуля восемь», а раньше «ноль», потом «два», потом «ноль» и только потом «восемь». Почему потом? – кричал я. – Не потом набирать, набирать надо сразу. Не надо раньше. Нет, «ноль два ноль восемь». Это не три нуля… Это «ноль», потом «ноль», потом «восемь».

И тут я вспомнил, что первый ноль набирается только внутри Германии. Снаружи его нет.

Вот тогда я, наверное, и заварил кофе в пепельнице…

Да… Да… Носки жены – это уже когда я пил.

Пить я начал на шестой цифре…

Как все, начинал по чуть-чуть. А вдрабадан ушёл, когда просил её повторить, что она записала.

Нет… Я и сейчас…

Уже столько дней прошло… Даже не знаю, что это было… Какая-то глубокая депрессия… Я сейчас не могу не выпить, как вспомню её вариант…

Восемь-один-десять-ноль-два нуля-двести.

Потом восемь-три нуля-девять-сорок шесть. Потом двести.

Потом зуммер… Она думала, что «зуммер» – это фамилия, его надо пригласить. Потом сказать «плиз» зуммеру и в конце «ван-ван-ван».

Да… Это «ван-ван-ван»…

Самое главное, что она куда-то звонила, с кем-то говорила, спросила, как себя чувствую, там сказали – «хорошо», и спросила «когда», сказали – «скоро». С кем она говорила, не знаю. Но это была правда.

Они сейчас обе в Москве, благодарят меня.

О немецкой больнице рассказывают с восторгом, но эмигрировать уже не хотят.

* * *

Пожилой человек входит в море по пояс и долго зябнет, стоя и хлопая руками по воде.

Затем с лёгким стоном приседает, выскакивает на берег и бросается на лежак, улыбаясь, задыхаясь и заговаривая с дамами.

Задом тушат свет

Мы в одесской квартире, когда принимаем знакомых, раздвигаем стол.

И когда все сидят, протискиваясь, дамы задом тушат свет.

Зина прошла – потух.

Галя прошла – потух.

Вика прошла – навсегда потух.

Соня прошла – горит.

– Софочка, поздравляем, вы похудели…

Я говорю:

– Давайте ещё к стене придвинем, пусть спортом занимаются.

Катер «Варна»

Одесса. Аркадия. Безлюдный причал.

Голос в репродукторе.

Внимание! Ровно в восемнадцать ноль-ноль катер «Варна» отойдёт в Одесский порт.