Южный крест

Вид у него сделался таким, будто его призвали охранять Пиночета, а он опоздал на службу — проспал, либо просидел в туалете, освобождаясь от поноса. Голова его совершила плавный разворот, носом своим он, как циркулем, прочертил дугу по воздуху, потом дуга была проложена в обратном направлении: абрек чего-то почувствовал…

Капитан, привычно распространяя вкусный табачный аромат, продолжал невозмутимо попыхивать трубкой, словно бы все происходившее в рубке его никак не касалось.

Военный предводитель еще раз прошелся циркулем по пространству рубки, поджал губы, будто строгая классная наставница, — он и впрямь стал походить на классную руководительницу из плохого фильма и, неожиданно дернувшись, словно пружина, сброшенная с предохранителя, подскочил к капитану. Вгляделся в его невозмутимые глаза и внезапно щелкнул себя пальцем по кадыку.

Капитан, в глазах которого мелькнуло презрительное выражение, приподнял и опустил одну бровь, — его всегда удивляли непьющие воротнички, пусть и в военной форме, — потом согласно наклонил голову.

— Ай-ай-ай! — пронзительно заверещал предводитель военных, будто на причинное место ему наступил бегемот, замотал головой и выдал целую очередь собранных в одну неразрывную цепь английских слов, из которых понятно было только одно: "Нельзя!"

Самозабвенно затянувшись трубкой, капитан выпустил очередной клуб дыма, погрузился в него с головой, будто колдун в бессмертной сказке Александра Сергеевича Пушкина, и сделался невидимым.

Предводитель-абрек тоже сделался невидимым, начал судорожно загребать руками воздух, словно выплывал с глубины на поверхность, очистился от дыма, как от мыльной пены, и вновь выдал на-гора длинную веревку склеившихся друг с другом английских слов.

Знатоки английского языка, имевшиеся на рефрижераторе, разобрали только одно выражение, которое военный предводитель словно бы специально очистил от шелухи — "Денежное наказание". Капитан также отодвинул от себя в сторону дым, будто пласт душистой ваты, приподнял правую бровь и согласно наклонил голову… Денежное наказание — так денежное наказание. Можно даже рыбой отдать или какими-нибудь железками, которые у него в трюме также найдутся… А вообще-то ему было все равно, будет наказание или не будет.

Зато как лихо он пришвартовался к берегу! Это же песня, баллада, гимн! Порт Сан-Антонио запомнит эту швартовку надолго, дамы даже через год будут аплодировать капитану в своих постелях.

А горбоносый все не мог успокоиться, с английского перешел на испанский, выплевывал из себя слова, будто подсолнуховый мусор, вскидывал над собой руки и тряс лохматой черной головой… Потом, когда выдохся, передвинул тяжелую черную кобуру с пистолетом, которая болталась у него едва ли не между ног, на задницу, а на место кобуры поместил полевую сумку.

Достал большую тетрадь, скрепленную двумя медными скобами. Это была тетрадь штрафных квитанций. Абрек уселся за штурманский стол, стоявший в глубине рубки, и нарисовал в тетради устрашающее число 16 000.

Шестнадцать тысяч долларов капитану предстояло заплатить за швартовку в пьяном виде, чтобы в будущем было неповадно…

Капитан привычно окутался дымом, исчез в нем, как в окопе, затем открыл дверь окопа и по коридору двинулся в каюту, где стоял сейф с деньгами. Через полминуты вернулся (дым как прилип к капитану, так и не мог отлипнуть от него, было в этом что-то таинственное, колдовское, может быть, даже неведомое, еще не изученное наукой), из кудрявых струящихся хвостов высунулась рука с зажатыми в ней деньгами.

— Считайте, — произнес из кокона по-английски глухой голос, — тут шестнадцать тысяч долларов.

Чернявый абрек вылупил на дымный кокон свои угольные глаза, — такого он еще не видел.

И Москалев, который был свидетелем этой сцены, тоже никогда такого не видел.

Сразу после того, как капитан рефрижератора уплатил штраф, автоматчики освободили трап, и команде, а также пассажирам, каковым считался и Геннадий, позволили сойти на берег.

17

Встреча была теплая — и цветы на ней были, и зажигательные испанские речи, и объятия, и слезы восторга, и шампанское. Откуда-то, словно из-под земли, возникли черноволосые зеленоглазые девушки (у всех до единой были роскошные зеленые глаза, блестящие и очень яркие), на подносах они вынесли розовое чилийское шампанское в высоких фужерах, щебетали громко, красотой своих голосов соревнуясь с ангельскими голосами птиц. На причале появилось довольно много важных господ с лоснящимися, тщательно уложенными прическами, и что интересно — ни одного военного. Хотя на берегу, как определил Геннадий, когда находился еще на борту рефрижератора, их было напихано во все причальные углы и щели не менее двух полков.

Воздух был влажный, какой-то горячий, и к такому воздуху надо было привыкать.

— Ну как тебе здесь? — спросил Геннадий у Охапкина.

Тот озадаченно покрутил головой:

— Такое впечатление, что посадили тебя, любимого, на газовую горелку, включили газ на полную мощность, и теперь публика ждет, когда ты будешь готов, чтобы приступить к трапезе… Скоро народ будет обсасывать наши косточки… Бр-р-р!