Южный крест

Часа полтора Геннадий пробовал сломать профсоюзного деятеля, склонить на свою сторону, поколебать его ложную убежденность, что русские водолазы способны разорить океан у берегов Чили, предводитель лишь наливался краской, которая имела у него не только бурый оттенок, бурый тон сменялся лиловым цветочным, цветочный — синим, синий — серым, серый переходил в чахоточную желтизну…

Этот тощий мужик в своих предках явно имел осьминогов — только эти бурдюки с щупальцами способны много раз менять окраску за несколько минут. В его жилах кровь головоногих смешалась с кровью людей. Вот и получился человек-осьминог. Если снять с водолаза штаны, то вполне возможно, на ногах, на пятках можно обнаружить присоски.

Расстались Москалев и предводитель водолазов недовольные друг другом.

19

Денег у Геннадия, чтобы подкормить свою команду, не было, повторюсь, совсем. Ни на хлеб, ни на пресную воду, ни на керосин, чтобы купить заправку для ламп и осветить помещения в глухую ночную пору, ни на простые таблетки от головной боли…

Ночью светили звезды, особенно яркими были огни Южного Креста, который здесь еще называли Латинским, светилась, переливаясь холодными светляками, и океанская вода, мелкими волнами-валами неторопливо вползающая в залив и так же неторопливо покидающая тишь портовой бухты.

Спасала рыба. Ловили ее прямо с катеров. Главное было зацепить на голый крючок хотя бы одну любопытную рыбеху, дальше дело шло проще: цопавшуюся рыбешку резали на кусочки, каждую дольку, сочащуюся сукровицей, которая привлекала добычу не только вкусом, но и запахом, также насаживали на крючок и отправляли за борт. На рыбные дольки насаживалась добыча покрупнее. А дальше было совсем просто… К вечеру была готова уха и две-три сковороды жареной рыбы.

Не хватало хлеба. С хлебом вообще было туго. Если бы можно было достать муки, то они могли бы сами печь хлеб, опыт по этой части имелся, но на муку опять-таки были нужны деньги. А денег не было.

И лицензии на лов не было. А раз не было лицензии, то о квоте они в основном только слышали, да еще видели в чужих руках бумажки с крупной синей печатью и размашистой подписью какого-нибудь большого военного чина, который имел возможность открывать ногой дверь в кабинет Пиночета.

Вполне возможно, что в свою пору этот чин вместе с Пиночетом после очень обильного ужина решили (на двоих) свергнуть Сальвадора Альенде, потом проспались и, дыша перегаром, успешно сделали это.

Российского Ельцина они, надо полагать, считали своей ровней, хотя пить так, как пил "царь Борис", эти ребята не умели: Борис Николаевич мог высосать, не отрываясь от горлышка, бутылку водки объемом ноль семьдесят пять, закусить рукавом и при этом пытаться еще что-то соображать. Правда, результаты этих соображений были непредсказуемы…

Кстати, жизнь у наших героев тоже становилась все более непредсказуемой. Хорошо, что хоть рыба за бортом водилась — мелкая, припахивающая корабельной соляркой, неказистая, но есть ее можно было, — на этом и продолжали держаться.

Лето было жарким, спасали только океанские бризы, обдували ласково, шептали что-то на ухо, будто вести с родной земли приносили, хотя акцент у этого шепота был непонятно каким, — скорее всего, испанским. А в испанском языке и Москалев, и Баша, и Охапкин с Толканевым были, простите великодушно, ни бе ни ме ни кукареку; испанский язык надо было изучать.

Но поскольку работы не предвиделось, то и учить его было вроде бы незачем.

— С кем я буду по-испански шпрехать во Владивостоке? — недоуменно вопрошал Охапкин. — С памятником Крузенштерну? С кобелями, охраняющими яхт-клуб на Змеевке? А?

Итак, чилийские водолазы относились к русским морякам отрицательно, свои же собратья-моряки, появляющиеся в порту Сан-Антонио, независимо от языка, цвета кожи и флаговой принадлежности понимающе, портовые женщины, занимающиеся променадом вдоль причалов — сочувственно, военные — безразлично, а вот шеф-кэп, главный мореход порта — гражданский человек, которому подчинялись практически все посудины, приписанные к Сан-Антонио, — дружелюбно. Он понимал, что русские попали в беду, только не знал, не понимал, как они из нее выкрутятся. Когда видел кого-нибудь из "русо", кивал дружелюбно, улыбался, что-то пытался втолковать, но поскольку говорил он по-испански, толкования его до адресатов не доходили.

Первым испанский начал изучать Геннадий, он понял, что без языка никакого общения с Чили, никаких объяснений с людьми и вообще жизни не будет. Вначале дело шло туго, испанские слова сваривались во рту, прилипали к нёбу, соскоблить их было почти невозможно, поэтому их приходилось повторять несколько десятков раз подряд и так до тех пор, пока они не становились своими…

Так прошел один месяц, за ним второй, потом третий. Ловцы морисков Сан-Антонио, они же члены профсоюза водолазов, продолжали выступать против русских коллег, готовы были скормить их акулам и осьминогам, уморить голодом, но разрешения на лов не давали.

20