Ив Сен-Лоран

Новая историческая эпоха явно притягивала Ива. В одном из парижских театров он узнал в первом ряду Юбера де Живанши и сказал матери: «Мама, как я завидую!» В это время Живанши чуть-чуть ослабил тиски современной моды. Его называли «большим ребенком» haute couture. Он был красив и породист. В круг его общения входили графини, его манекенщицы носили имена конфет и цветов: Вьюнок, Пралине, Жижи… Он принадлежал к той молодежи, которая развлекалась в замке Корбевиль, где модный плейбой Жак Фат[76] устраивал волшебные праздники. На этих праздниках всю ночь могли поливать платье из плюща, пока оно не завянет на заре. Бывший ассистент Жака Фата и Эльзы Скиапарелли, Юбер де Живанши происходил из крупной буржуазной семьи с севера Франции. Он открыл свой Дом моды в 1952 году. Свежим ветром повеяло от его коллекций с блузками из органзы, от костюмов «Дуду», от болеро с лепестками роз, от мантий из лебяжьего пуха для тех, у кого душа художника. «Эти платья напоминают вам о первом бокале шампанского, который всегда самый лучший!» Его коллекции вызывали самые шумные овации со времени коллекции Диора new look. Впервые у американцев столпотворение за французской одеждой, коллекция называлась, например, «Апрель в Париже». На Седьмой авеню копии известных блузок модели Беттины продавались не меньше чем за девять долларов у

Reid & Reid. Журнал Life посвятил этой модели свою обложку. Журнал Harper’s Bazaar взял на должность фотографа Аведона. Его муза, рыжая модель Беттина — самая фотографируемая модель того времени: она воплощала новый тип парижанки, которая проводила время в Театральном баре, ходила в легкой блузке и постоянно курила. Гибкое тело, глаза лани, ярко-красные губы, она однозначно нахальна, что восхищало фотографа Ирвинга Пенна: «Не двигайся, останься такой!»

Левый берег Сены, правый берег Сены, что выбрать? Куда податься? Строгий костюм подчеркивал его худобу. Молодые люди прекрасно знали, что такой внешний вид вызывал агрессию у ровесников и желание взять под защиту у тех, кто помудрее. «Его привели к нам как на урок катехизиса», — вспоминала Эдмонда Шарль-Ру, главный редактор журнала Vogue

. Только прибывший в Париж, он казался «долговязым дылдой, подростком, который боролся с большими очками, все время съезжавшими у него с лица. На лице выражение мнимой праздности, скорее замкнутости, чем робости»[77].

Встреча с Мишелем де Брюнофф, директором журнала, была назначена еще из Орана. Ив привез рекомендацию от Элен Дюкро, богатой дамы из Орана и матери его подруги Мартины, в виде сопроводительного письма на имя «ее друга Мишеля». Белые бакенбарды и полнота, повадки буржуа, любитель трубок и коллекционер стаффордширского фарфора — вот визитная карточка этого человека, первооткрывателя талантов. Так, например, фотограф Ги Бурден был продавцом обуви в магазине Printemps, пришел к нему однажды с папкой, переполненной фотографиями, которые он проявил в раковине у себя дома.

Мишель де Брюнофф, выходец из известной издательской династии, начал с того, что прибрал к рукам ежемесячник Jardin des modes на пару со своим шурином в 1921 году. Его шурин, Люсьен Вогель, был основателем

Gazette du bon ton. С 1929-го Брюнофф руководил журналом Vogue, проявив вкус и любознательность, что сделало из него важную фигуру парижской жизни.

Мишель де Брюнофф знавал золотую пору, когда, как написал его друг Кристиан Диор, «мы были на все готовы, как сейчас мы все кем-то наняты». В те времена космополитичный и скандальный Париж был городом бессонных ночей и негритянских балов. Картины кубистов продавались в пивнушках. Жироду, Клоделя, Чехова играли в ангарах. Эпоха удивляла богатством. Конец 1920-х годов. Шанель только что изобрела роскошь для бедных. «Скажите, мадемуазель, по кому вы носите траур?» — спросил Поль Пуаре, встретив Шанель, одетую в свой обычный черный свитер. «По вам, мсье!»[78] ответила она. Это был Париж, где все происходило в ресторане «Бык на крыше»: «Невозможно было оторваться ни от этой эйфории страдания, ни от циклона удовольствий, которые плясали над городом, подобно большому столбу пламени, от которого всегда остается, рано или поздно, один только дым…»[79]

Дружески попивая с Кристианом Бераром, Соге[80] (тогда он работал над опереттами), Диором (открыл галерею живописи в Гранвиле) и Максом Жакобом[81] (он танцевал в красных носках, изображая кордебалет под прелюдии Шопена), Мишель де Брюнофф смог сохранить к 1953 году свою привычку фантазировать. Во время оккупации Франции он ухитрился издать для герцогини д’Айен небольшой рекламный каталог парфюмерии Renoir, обратившись к своим друзьям-худодникам: Дерену, Матиссу, Ван Донгену, Берару, и писателям Монтерлану и Колетт.