Иван Болотников Кн.1

Двое стрельцов ввели к воеводе косоглазого мужика с косматыми щетинистыми бровями. Мужик бухнулся на колени.

— Воровство, батюшка боярин! Лихие в городе. Злой умысел замышляют.

— Злой умысел? — насторожился воевода.

— Из деревеньки я прибег, батюшка боярин. Из Деболов. Намедни лихие в деревеньку заявились, мужиков крамольными словами прельщали. Двое их. Особливо чернявый прытко воровал. К бунту мужиков призывал.

— К бунту? — приподнялся из кресла воевода.

— К оунту, батюшка. Берите, грит, мужики, топоры да боярские головы рубите.

Воевода переменился в лице — вспыхнул, побагровел.

— Паскудники!.. Сказывай, смерд, где лихие?

— Тут они, отец воевода, в городе. Видел их на Вечевой. Чернявый-то гулящую женку зипуном прикрыл. Та к себе свела, в Никольскую слободу.

Воевода ступил к служилым.

— Ступайте к сотнику. Пусть конных стрельцов снарядит. В застенок воров!

Мужик на коленях пополз к воеводе.

— Не забудь, батюшка боярин, моё радение. Демидка я, сын Борисов.

— С собой смерда, — отпихнул мужика воевода. — Избу укажет.

Стрельцы обложили избу со всех сторон. Пристав толкнул дверь, но она не подалась. Загромыхал кулаком.

Ольгица проснулась. В избу гомонно ломились люди.

— Отворяй, женка!

Испуганно шагнула в сени, спросила дрогнувшим голосом:

— Кто?

— Стрельцы, женка. По государеву делу. Впущай!

Ольгица метнулась в избу, принялась тормошить крепко спящего Иванку.

— Вставай, сокол!.. Никак, стрельцы за тобой. Вставай же!

— Стрельцы? — очнулся Иванка.

— Стрельцы, сокол. Слышь, дверь рубят.

— Поздно, женка. Нашли-таки, псы, — угрюмо проронил Болотников.

Ольгица рванула крышку подполья.

— Спускайся, сокол. Лаз там. Прощай, — поцеловала и подтолкнула Иванку к подполью. — Лаз под кадью. Выйдешь к погосту. Поспешай, сокол!

Закрыла за Болотниковым крышку, кинула на неё овчину и поспешила в сени.

— Иду, иду, служилые! В сарафан облачалась.

Откинула засов. Стрельцы влетели в избу.

— Показывай воров, женка!

— Не гневите, бога, служилые. Одна я.

Стрельцы обшарили избу: заглянули за печь, на полати, под лавки, в сени, спускались со свечой в подпол, но воров и след простыл. Ольгица успокоенно подумала:

«Вот и сгодился лаз. Не зря когда-то монахи тайники рыли».

Пристав притянул к себе Демидку.

— Обмишулился, кривой! Где ж твои людишки мятежные? Ну!

— Тут они, батюшка, были. Вот те крест! До самой избы за ими шел… Да вон и чары на столе. Вино пили. Глянь, отец родной.

Пристав впился глазами в Ольгицу.

— С кем гостевала, женка? Кувшин с вином, снедь. Уж не одна ли из трех чар пила?

— Не одна, служилый, а с добрыми молодцами.

— Вот-вот, — оживился пристав. — Куды ж подевались твои молодцы?

— Про то не ведаю. Выпили по чаре и ушли. Молодцы с женками совет не держат. Не так ли, служилый?

— Вестимо, баба. Не велика вам честь, — хмыкнул пристав. — Давно сошли?

— Да уж около часу, служилый.

Пристав налил из кувшина вина, выпил. Подскочил Демидка, молвил:

— Недалече ушли, батюшка. Надо их на торгу поискать, а того лучше, по слободам пошарить. Пущай стрельцы скачут. А то…

— Меня учить! — пристав размахнулся и ткнул мужика в зубы. — Проворонил лихих, собака!

Тайник вывел Болотникова к погосту. Высунулся по пояс наружу, вдохнул чистый воздух, огляделся. Кусты сирени, часовня, могилы с крестами. Невдалеке возвышался деревянный соборный храм Яковлевского монастыря, обнесенный бревенчатым тыном. За обителью виднелось озеро с плывущими по тихой волне легкими челнами.

Голова была тяжелой, хотелось пить. Выбрался из лаза, заросшего крапивой и лопухами, и побрел меж крестов к избам.

Шел осторожно, думал:

«Кто-то навел стрельцов. В городе оставаться опасно. Надо уходить немедля… Спасибо женке, а то бы болтался на дыбе».

Темнело. Скоро улицы перегородят колодами и решетками, и тогда не пройти ни конному, ни пешему. Заторопился.

На крыльце избы деда Лапотка сидели Васюта и нищий Герасим в обнимку, тянули песню. Увидев Болотникова, Васюта недоуменно присвистнул.

— Не думал тебя в сей час видеть. Аль женка не люба?

— Женке я головой обязан да и тебе на неё надо молиться.

— Не меня Ольгица голубила, — усмехнулся Васюта.

— Брось, — строго оборвал его Иванка и поведал содругу о стрельцах. Васюта обеспокоился.

— Как прознали?… А ты сказывал, не сыщут.

Болотников молча прошел в избу, зачерпнул из кадки ковш квасу.

— Уходить будем? — спросил Васюта.

— Куда ж на ночь? Утром сойдем.

Нищие угомонились, укладывались спать; один лишь дед Лапоток недвижимо сидел на лавке.

— Подь ко мне, Иванка… Чую, сходить от меня наду мал. Пора, сыне. Вот и мы завтра подадимся. Пойдешь с нами?

— С вами?… Но куда ж, старче?

— А куда и ты. Ко граду Ярославу.

И вновь, как при первой встрече, Иванка изумился Диковинный дед! И все-то ему ведомо.

— С нами вас ни стрелец, ни истец не сыщет. В поводырях походите. Ладно ли?

— Ладно, старче. Но через город нам боле нельзя. Стрельцы заприметили.

— А через град и не пойдете. Как обутреет, Фролка, поводырь мой, на окрайну выведет. А там полем да леском на дорогу. Фролке здесь все пути ведомы… Фролка, слышь?

— Слышу, дедко, — поднял с лавки русую голову большеглазый худенький паренек.