Иван Болотников Кн.1

— Купец? — сузил глаза Игоська. — А ведаешь ли ты, паря, что на Волге не купец, артель верховодит? Не ведаешь. Так вот мотай на ус. Купец на воде никто, клоп в углу. Он един середь нас, и ежели артели будет не слюбен — тут ему и хана. В куль — и в воду. Волга, брат.

— Выходит, рисковый мужик Мефодий Кузьмич.

— Без риску купца не бывает.

Поднялись к крепости. Через Волжские ворота прошли в Рубленый город; потолкались по торговым рядам, выпили сбитня и свернули на Ильинку.

Недалеко от боярского подворья мужики рубили новую церковь. Звенели топоры, летела белая легкая стружка, духовито пахло смолистой сосной. Возле сруба прохаживался тучный боярин в бобровой шубе. Глаза маленькие, заплывшие, чёрная борода копной. Тыкал посохом, изрекал:

— Красно храм ставьте, не посрамите. Я, чать, сто Рублев святым отцам отвалил.

— Не сумлевайся, батюшка Фотей Нилыч, храм поставим благолепый. Не пропадет твоя мошна, — со скрытой усмешкой произнес старый мастер, кланяясь боярину.

Мимо Фотея Нилыча, шлепая по луже босыми ногами, пробежал рыжий мальчонка в длинной до пят рубахе. Обрызнул боярину шубу. Тот стукнул о землю посохом.

— Подь сюда, нечестивец!

Мальчонка подошел, испуганно втянув голову в плечи.

— Вот тебе, поганец!

Боярин с силой огрел мальчонку посохом, тот вскрикнул и, скорчившись от боли, закатался по земле.

Болотников тяжело и насупленно шагнул к боярину.

— Аль можно так?

— Прочь! — глаза Фотея налились кровью. — Дожили! Смерд боярина попрекает.

Иванка вспыхнул, неведомая злая сила толкнула к боярину; выхватил посох, ударил.

— Караул! — завопил Фотей Нилыч.

Болотников ударил в другой раз, в третий, сбил боярина наземь. Посох переломился.

Подскочил Васюта, рванул Болотникова за плечо.

— Ныряй к соловью![213]

Мимо ехал извозчик верхом на коне; Иванка и Васюта прыгнули в возок.

— Гони, борода!

Извозчик понимающе хмыкнул и стеганул лошадь.

— Проворь, буланая!

Возок затерялся в узких, кривых улочках. Извозчик остановил лошадь подле глухого монастырского подворья, глянул на Иванку, крутнул головой.

— Смел ты, паря… И поделом Фотею. Лют!

Болотников протянул полушку, извозчик отказался.

— Не. С таких не беру… Знатно ты боярина попотчевал.

Иванка и Васюта встретились с нищебродами у храма Ильи Пророка[214]. Братия ожидала вечерню, расположившись на лужайке у ограды; развязав котомки и переметные сумки, трапезовали.

— Ну как помолились, старцы? — спросил Болотников.

— Помолились, чадо. Поснедай с нами, — молвил дед Лапоток.

— Спасибо, сыты мы… Попрощаться пришли.

— Попрощаться?… Куды ж удумали, чада?

— По Волге с купцом поплывем. В судовые ярыжки нанялись, старче.

Дед Лапоток перестал жевать, повернулся к Волге, обхватив крепкими жилистыми руками колени. Лицо стало задумчивым.

— Когда-то и мне довелось плыть на струге. Под Казань ходил с ратью Ивана Грозного. Тогда я ишо зрячим был, белый свет видел.

Замолчал, вспомнив далекую молодость, и, казалось, посветлел лицом. Потом вздохнул и вновь заговорил:

— Чую, не для того вы сюда шли, чтоб к купцу наниматься. Не так ли?

— Воистину, старче.

— Ведал то, сердцем ведал, молодшие. Пойдете вы дале, к простору, где нет ни купцов, ни бояр.

— И на сей раз угадал, старче. В Поле наша дорога.

— Жаль, очи не зрят, а то бы с вами пошел. В Диком Поле я не бывал, молодшие, однако много о нем наслышан. Дай-то вам бог доброго пути.

Герасим, сидевший возле Лапотка, вдруг встрепенулся и привстал на колени, вглядываясь в боярина, идущего к храму.

— Он… Он, треклятый. Глянь, братия.

Нищеброды уставились на боярина, зло загалдели:

— Матерой. Ишь, пузо нажрал.

— Убивец!

— Покарай его, всевышний!

Признали боярина и Иванка с Васютой: то был Фотей Нилыч. Шел скособочась, тяжело припадая на левую ногу.

— Аль встречались с ним? — усмехнулся Иванка.

— Свел господь, — насупился Герасим. — Это тот самый, что Николушку нашего порешил. У-у, треклятый!

Боярин был далеко, не слышал, но нищеброды загалдели еще злее и громче. Оборвал шум Лапоток:

— Угомонись, братия! Словами горю не поможешь… Тут иное надобно.

Нищеброды смолкли, глянули на Лапотка.

— О чем речешь, калика? — вопросил один из убогих.

— Ужель запамятовали? А не ты ль, Герасим, пуще всех на боярина ярился? Не ты ль к мщению взывал?

— И ныне взываю, Лапоток. Не забыть мне Николушку, до сих пор в очах стоит, — Герасим ткнул клюкой в сторону боярского терема. — Вон каки хоромы боярин поставил, во всем граде таких не сыщещь. Да токмо не сидеть те в них, боярин. Так ли, братия?

Глаза Герасима были отчаянными.

— Так, Герасим! Отомстим за Николушку.

— Петуха пустим…

«Вот тебе и убогие, — порадовался Болотников за нищебродов. — Дерзкой народ!.. Но петуха пустить не просто: караульные на подворье. Тут сноровка надобна да сила. Убогих же в един миг схватят — и прощай волюшка. За петуха — голову с плеч».

Вслух же вымолвил:

— Кровь на боярине, зрел его ныне. Пес он… В полночь с вами пойду.

— А как же насад? — спросил Васюта.

— Насад не уйдет, друже. Поспеем к купцу… Пойдешь ли со мной?

— Сто бед — один ответ, — вздохнул Васюта.

— Добро… А вы ж, старцы, ползите в слободу. Без вас управимся.