Иван Грозный. Двойной портрет

В конце проекта для Ивана IV придумана такая участь: «Великому князю и его сыновьям надо предоставить в империи подходящую область, в качестве графства». Но предварительно его следует помучить: «…Отправить его в горы, где Рейн или Эльба берут свое начало. Туда же тем временем надо свезти всех пленных из его страны и там, в присутствии его и обоих его сыновей, убить их так, чтобы они (то есть великий князь и его сыновья) видели все своими собственными глазами. Затем у трупов надо перевязать ноги около щиколоток и, взяв длинное бревно, насадить на него мертвецов так, чтобы на каждом бревне висело по 30, по 40, а то и по 50 трупов: одним словом столько, сколько могло бы удержать на воде одно бревно, чтобы вместе с трупами не пойти ко дну. Бревна с трупами надо бросить затем в реку и пустить вниз по течению».

Все усилия Штадена пропали даром. О том, чтобы набрать интервенционную армию из числа обывателей призрачной «священной» империи, не могло быть речи. Весь план есть один из курьезов эпохи. Но для нас теперь он имеет очень важное значение, поскольку показывает, как изменилось отношение к Московской державе. Надо только сравнить этот план 1578 года с проектом 1570 года, который известен нам по письму Либенауера. Тогда Московская держава казалась столь могущественной, что боялись нашествия московитов на Германию и хотели предупредить его союзом с грозной силой, теперь — через восемь лет — она выглядела столь слабой, что возможным казался план ее завоевания.

3

С 1578 года мы имеем рассказ о войне на западном фронте Рейнгольда Гейденштейна, польского шляхтича, принадлежавшего к партии Батория и его правой руки Замойского. Гейденштейн далеко выдается среди других наших источников, повествующих о Ливонской войне. Он, правда, преклоняется перед своим героем, исполнен увлечения блестящей польской шляхтой, ненавидит московитов, но при всем том он — хороший наблюдатель и отдает должное врагу. Гейденштейн, видимо, познакомился с русскими летописями, знает историю Пскова, судьбы князей и стольных городов, начиная с Рюрика. Он знает, что Иван III первый положил основание могуществу Москвы, а «ныне царствующий Иван IV еще более увеличил при помощи своего счастья и искусства

(курсив мой. — Р. В.) обширную державу». Громадные царства — Казанское и Астраханское — он приобрел посредством нового в то время способа, а именно подкопов и пороха. Московское государство дошло до пределов Персии. Благодаря внутренним раздорам ливонцев Иван IV занял их страну, часто наносил поражения шведам. «Быстро образовавшееся могущество московского царя стало внушать страх не только соседним народам, но даже и более отдаленным, и высокомерие его при таких обширных границах и великих удачах дошло до того, что он презирал в сравнении с собою всех других государей и полагал, что нет ни одного народа, который бы мог поспорить с ним богатством и могуществом».

Гейденштейн отмечает безграничную власть царя и беспрекословное повиновение ему подданных. «То обстоятельство, что он один сохраняет во всем высшую власть, и что от него одного исходят все распоряжения, что он волен принимать те или другие решения и властен над всеми средствами для выполнения оных, что он может в короткое время собрать самое большое войско и пользоваться имуществом граждан, как своим, для установления своей власти — все это имеет чрезвычайно важное значение для приобретения могущества и успешного ведения войны».

Крайне интересен отзыв Гейденштейна о великой популярности Грозного в своей стране. «Тому, кто занимается историей его царствования, тем более должно казаться удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки, и как могла сохраниться необычайная верность его к своим государям. Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже высказывал во время войны невероятную твердость при защите и охранении крепостей, а перебежчиков было вообще очень мало. Много, напротив, нашлось и во время этой самой войны таких, которые предпочли верность князю, даже с опасностью для себя, величайшим наградам» (курсив мой. — Р. В.).

Стойкость и послушание русских Гейденштейн объясняет их религиозными убеждениями: «Они признают варварами или басурманами всех, кто отступает от них в деле веры… по установлениям своей религии, считая верность к государю в такой степени обязательной, как и верность к Богу, они превозносят похвалами твердость тех, которые до последнего вздоха сохранили присягу своему князю, и говорят, что души их, расставаясь с телом, тотчас переселяются на небо».

4