Иван III

Ликвидацией вечевого строя и переходом к наместничьему управлению был переломлен хребет новгородской государственности; резкое ослабление могущества церковных институтов и установление над ними политического контроля повлекли за собой деструктуризацию всего новгородского общества. Из стройной, веками складывавшейся системы оно превратилось в простую совокупность разнородных элементов, которые Иван III мог тасовать по своему усмотрению.

Московские репрессии в Новгороде раскручивались по определенному, тщательно продуманному сценарию. Сначала была срезана та часть высшей аристократии, которая проявляла открытую враждебность по отношению к Москве. Этих людей уничтожали как политических противников, но при этом использовали в своих интересах и конфискованное у них движимое и недвижимое имущество. (Возможно, какая-то часть этого имущества была роздана местным сторонникам Москвы или просто городской бедноте, для которой переход на положение помещиков был блестящей перспективой. Таким образом поощрялись, конечно, в первую очередь доносчики, своими жалобами инициировавшие судебные процессы над наиболее опасными для Москвы боярскими кланами в 1475–1476 годах. Не здесь ли кроется причина того массового паломничества в Москву «униженных и оскорбленных» новгородцев, которое имело место в эти годы?)

Вторая волна репрессий была направлена против той части местной знати, которая никоим образом не была замешана в литовских интригах. Вся вина этих людей заключалась в их богатстве. Государю нужны были их земли и их деньги. Ну а поводы для расправы, разумеется, всегда можно было найти в отравленном ядом зависти и доносительства новгородском обществе.

Прибрав к рукам собственность новгородцев, князь Иван как бережливый хозяин решил пустить в дело и их самих. Ведь он испытывал недостаток не только в землях, пригодных для поместной раздачи, но и в самих кандидатах на роль помещиков. Все люди, равно как и все земли, давно уже были «при деле». Ломать сложившуюся систему в Северо-Восточной Руси было хлопотно и опасно. В этом Иван смог наглядно убедиться, когда около 1483 года в ответ на роспуск некоторых боярских «дворов» (возможно, с целью использовать бывших боярских боевых холопов в качестве помещиков) он натолкнулся на резкое недовольство таких виднейших представителей московской знати, как братья Василий и Иван Тучко Морозовы, и вынужден был вскоре прибегнуть к арестам (82, 239). Но такими мерами увлекаться не следовало. Проще было черпать новых помещиков не из боярской челяди, а из взбаламученного новгородского моря. Именно этим и нужно объяснять третью волну новгородских репрессий, направленную против средних слоев городского населения — «житьих людей». Тысячи этих бедолаг были согнаны со своих насиженных мест и отправлены в принудительном порядке на юг, в московские земли. Те из них, кому больше повезло, получили поместья; другие пополнили собою население городов-крепостей по Оке, где почти каждый житель был одновременно и воином-пограничником.

Черпая в Новгороде материальные и человеческие ресурсы для своих военно-политических нужд, Иван III не хотел, однако, полностью истощать весь потенциал великого города, превращать его в безлюдное пепелище. Напротив, он предполагал сделать город главной базой московской военной и торговой экспансии в Прибалтике. Значительная часть торгово-ремесленного населения Новгорода осталась на месте и даже — благодаря активной наступательной политике Ивана в Прибалтике — получила новые возможности для развития своей предпринимательской деятельности.

Воспитанные суровыми реалиями монголо-татарского ига, московские князья, как никто, умели выжимать из своих подданных все соки, не доводя их при этом до полного вымирания. Более того, они умели заставить людей работать, — людей, переживших катастрофу и потерявших веру в себя; людей, склонных к беспробудному пьянству и самоуничтожению. Унаследовав этот уникальный опыт пяти поколений Даниловичей, Иван III блестяще применил его в новгородском деле. Он отнял у Новгорода и бросил в кипящий котел московской государственности все, кроме одного — возможности начать все заново. И новгородцы (среди которых значительную часть составляли теперь переселенцы из Северо-Восточной Руси, создававшие здоровую конкуренцию для старожилов) воспользовались этой возможностью.

Перевернув последнюю страницу в летописи Господина Великого Новгорода, испытываешь какую-то непонятную грусть. Кажется, что вместе с этим причудливым сообществом из русской истории уходит нечто важное, необходимое для полноты жизни. Исчезает, так и не развившись в полной мере, особый способ существования людей. Привыкшие к обычному выбору между самодержавием и хаосом, мы как-то теряемся перед обществом, которое не являлось ни тем, ни другим…

Конец Новгородской боярской республики не стал концом Новгорода. Город перестал быть уникальной столицей бескрайней лесной империи, но стал важнейшим элементом в системе Московского государства. Эту позднейшую историю Новгорода четко охарактеризовал М. Н. Тихомиров.