Иван IV Грозный: Царь-сирота

Что тут правда, что — слухи, а что — чистая выдумка, твердо сказать невозможно. Во всяком случае, очень и очень сомнительной выглядит версия, согласно которой «на покой» Ивана Васильевича проводил Богдан Бельский с присными. Этот вельможа, племянник Малюты Скуратова, держался на верхних этажах власти только благодаря милости Ивана IV. Вскоре после того как государь ушел из жизни, Богдан Бельский потерял влияние на дела и был удален из столицы. Иначе быть не могло: худородность Богдана Бельского делала его «белой вороной» на высоких постах, которые он занимал. Так стал бы он рубить сук, на котором сидел? Вот уж вряд ли!

Что же касается Бориса Годунова, то для него убийство Ивана IV вроде бы сулило определенные выгоды: будучи шурином царевича Федора, он мог высоко подняться после смерти его отца, с воцарением сына. Как, собственно, и произошло. Но первые два года после кончины Ивана Грозного Борис Годунов вел тяжелую политическую борьбу и едва устоял у подножия трона. Против него, аристократа «второго сорта», ополчилась высокородная знать, и ей малого не хватило, чтобы разгромить «партию» Годуновых. Притом вождь «партии» не мог не знать, что ему предстоит смертельно опасное столкновение с самыми влиятельными родами Московского царства. Искал ли этой борьбы Борис Федорович? Хотел ли приблизить ее, поторопив смерть старого государя? Крайне сомнительно.

Иван Васильевич ушел из жизни, пяти месяцев не добрав до 54-летия. Для наших дней это далеко не старость. Как будто можно сделать вывод, что первого русского царя «поторопили» с уходом на тот свет недоброжелатели.

Но в XVI столетии всё было иначе, не так, как сейчас. В этом веке Россией правили, сменяя друг друга, пять государей: Иван III Великий, Василий III, Иван IV, Федор Иванович и Борис Годунов. Вот сведения о возрасте, в котором они скончались:

Иван III — 65 лет;

Василий III — 54 года;

Иван IV — 54 года;

Федор Иванович — 40 лет;

Борис Годунов — 53 года.

Выходит, срок жизни Ивана Васильевича даже несколько выше, нежели средний срок жизни прочих государей российских…

Итак, загадка остается загадкой.

РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ ПРИ ИВАНЕ ГРОЗНОМ

Невозможно, неправильно говорить о правлении Ивана Грозного вне контекста всей истории Русской цивилизации[127], вне понимания, что она собой представляет. Державство первого русского царя завершило блистательный, цветущий период в судьбе Русской цивилизации. Побывав на пике, она начала входить в период великих испытаний и больших катастроф. Поэтому финал в очерке жизни и деяний этого правителя — объяснение того, к каким разрушительным итогам, к каким тяготам близкого будущего он подвел весь цивилизационный строй Руси.

Русская цивилизация — прежде всего цивилизация церковная, религиозная. Православие — самый глубинный ее код. Все в России можно объяснить исходя либо из православия, либо из нарочитого противостояния православию.

Лучшее в русской культуре, так или иначе, вышло из православной веры. С XIV столетия христианство на Руси укрепилось. Его закалило иноплеменное и иноверное иго. Церковь — одна на всю раздробленную до состояния политического крошева страну — была самым мощным объединяющим фактором. А укрепившись, русский побег христианского куста дал прекрасный цветок Северной Фиваиды. Возникшая в местах диких, лесных, суровых, на неплодородных землях и в условиях неласкового северного климата, Русская Фиваида оказалась, может быть, лучшим из всего, что подарила Россия миру. Русская Фиваида, раскинувшаяся на просторах от Северного Подмосковья до Кольского полуострова и Соловков, свидетельствует о великом времени, когда тысячи людей ради Христа и веры Христовой искали тишины, уединения, спокойствия духа и бежали суетной жизни, оставляя мирские блага, не думая об условиях простейшего комфорта.

Русская Фиваида — место во времени и пространстве, где монашество сладостно.

Если кто-нибудь приезжает в северные наши земли неспокойным, мятущимся, духовно бездомным, то здесь он чувствует: вот он, истинный дом! Где-нибудь у стен Спасо-Прилуцкого монастыря на окраине Вологды, или в ферапонтовской глуши, или в маленькой лодочке посреди лабиринта соловецких каналов, или на пустошах макарьевских находишь необыкновенную, неповторимую тишину. Приехав из шумных мест, из Питера какого-нибудь, из Москвы или Нижнего, здесь находишь нечто более родное, нежели в местах, где родился и провел всю жизнь. Здешняя трава, здешний ветер, здешние иконы в старинных церквях как будто приглашают: «Останься тут! Останься тут навсегда! Разве не видишь — тут тебе лучше всего…» Вся пестрота городов, биение делового нерва, вся некрасивая громада политики тут обретают смысл и оправдание. И если бы дала Русь только одну эту молитвенную тишину, только монастырские стены в лесной глухомани, только подвиги пустынников и постников на берегах неспешных северных рек и вечных озер, то и тогда лоно ее следовало бы считать плодоносным и благословенным.