Иван Калита

Ополоснув руки и шею, Мишук крепко провёл грубым рушником; не столь от тёплой воды, сколь от льняного рушника почуяв прохладу, вздохнул, перекрестил лоб и развалисто сел за стол. Катюха стала швырять из печи горшки, и уже маленькая Ксюша лезла ему на колени, а Сашок отпихивал её, стараясь уместиться к отцу сам. Семеро по лавкам! Тут и не семеро, девять уже! Молодшие, парень с девкой, ещё катаются по полу, а старшую дочь, гляди, скоро нать будет и замуж: двенадцатый год девке пошёл!

Услюм зашёл в избу, пристроился с краю стола.

- Никита где? - спросил Мишук.

- А где-та шастат! - живо отозвалась Катюха.

- Шастат… Не евши, не пивши… Ты мать, должна знатье иметь, где сын-та!

- А ты отец! - споро возразила Катюха и опять зачастила: - Уж такой лоб, где мне одной…

- Ну буде, буде! - оборвал Мишук. Придвинув глиняную мису - от огненных щей валил сытный пар, - он крупно отрезал ломоть хлеба, посолил. Ел молча, изредка срыгивая, вполуха выслушивая таратористую речь жены. Пахло потом, кожей, нечистыми детьми. От пойла, приготовленного поросёнку, несло кислятиной.

- Хоша отволоки окошка-та! - вымолвил он, отваливая от щей.

- Мух налетит!

- Мух у тя в избе поболе, чем на улице!

Услюм кинулся отодвигать дощатые заволоки узеньких окошек. Молчалив и исполнителен. Работник растёт. Меньшой, Селька (Селянином назвали), тот заботил. Оногды скажешь - будто и не слышит! Ну, може, вырастет, станет книгочий, яко дядя Грикша, по тому делу пойдёт… Да Никита, Никишка, вот от кого днесь голова болит! Со старшим спасу нету уже и теперь. Придвигая горшок с чёрной кашей, Мишук проронил:

- Слух есть, поход ладят… На Двину. Чёрный бор собирать будто. Заместо новогородцев!

- Поедешь? - вскинулась и даже как-то прояснела голосом жена.

- Чево я там не видал! - недовольно возразил Мишук. Помолчав, прибавил: - Не. Покос у меня. Да и опосле, хошь… Вас тута вон больно много!

- С севера жемчугу бы привёз! - разочарованно протянула Катюха.

Мишук глянул. Жена с последних двоён сильно раздалась вширь, ходила враскачку, маленькая, не ходила уже, а колобком каталась по избе… «Отбыло твоё время, Катюха! - подумал он без злобы и жалости. - Ково нынче… Клуша-клушей. Только новгородцкого жемчугу тебе… Зады малым не подотрёт!»

Он по-прежнему любил её, любил её привычно-податливое тело в постели, но нынче всё чаще после любовных ласк подымалось в нём раздражение на жену, на её неряшество, детскую незаботность, на вечное недуманье о том, что может случиться наперёд. Пора бы и умнеть! Весь век в девках не пробегаешь!

- Наездилсе! - сказал он, невольно переходя на полузабытый новогородский говор.

- Сам же повторяшь, што тятя у тя всюю жисть ездил! - попеняла Катюха.

- Дак я у тяти один и вырос! Да и то чудом: Яшка, покойник, спас! Тут бы иной войны не было… - На недоуменные взгляды жены и Услюма (оба враз так и уставились на отца) Мишук, обтирая бороду и всовывая малому в рот кус хлебного мякиша, пояснил: - С Тверью! Ляксан Михалыч, слышь, ладит из Плескова к себе на стол… Тогды уж вси пойдём!

Поскрёб в горшке, доедая кашу. Запил квасом. Уставать стал нонече. Али ко грозе? Жарынь!

- Покос, покос! - ворчала Катюха. - Служишь, служишь, а чево выслужил? Дюжину ртов с одной деревни кормишь!

- Службой и живу! - обиженно возразил Мишук. - Все сыты покамест! Вона: холопов привёл!

- Холопи твои… Один там и вовсе, бают, нос задрал! Не деют ни лысого бесу! Никоторого тебе и покоса не будет!

Опешил Мишук, сперва не понял, подумалось грехом: так сболтнула. Но Катюха, твёрдо сев на лавку, глаза в глаза, ладом повторила злую весть, примолвив, что из деревни прислали, посельский Васюка Хромого приезжал, дак с им!

- Из двоих один, бают, работает, а второй, Офонька, блодит, не моё, грит, дело!

- Чего ж разом не сказала? - взъярился Мишук. - Чего молчала допрежь!

- А што, не поевши бы кинулси? - возразила Катюха, и на сей раз, кажись, была права. Мишук уже стоял, затягивая пояс.

Прорычал:

- Я ему покажу, чьё то дело!

Выходя, уже с порога, повелел:

- Никишка пущай, коли сыщется, едет за мной не стряпая!

Мельком подумалось: худо, что не отдохнул, не выстоялся конь… Помедлить? Но уже и с тревогою взглядывалось на небо и безжизненно громоздящиеся в вышине словно выцветшие облака - а ну как ежели дождь? В покос ить и своих молодцов не созовёшь! Кажен косит ежели не на себя, дак на боярина. Протасию, ему сколь ни буди косцов, всё мало, при таких-то стадах коневых! Одно спасение нынче - эти холопы, приведённые из Осечны… Ну, ежели, и они подвели! Всё ещё не совсем верил Катюхе, не хотелось верить. Мало ли и сбрешут чего!