Иван Кондарев

Толпа стала затихать. Солдат смущенно улыбался и стоял вытянувшись, как в строю. Очевидно, его только что привезли в экипаже полковника и он еще не пришел в себя.

— Эй, парень, скажи, арестовывали тебя? — спросил кто-то.

— Никак нет! — бойко ответил солдат.

— Смотри-ка на него! Пуганая ворона и куста боится.

— А фельдфебель на что? Всыплет по первое число…

— Я защищаю солдата, долой цивилизацию! — заорал пьяный мясник.

Появление солдата позабавило и еще более поколебало собравшихся. Многие, забыв штыки и скандал в городском саду, почувствовали себя обманутыми и решили, что если солдата не обижали, то незачем и протестовать.

— Вы двинули войска против народа! Люди требуют у вас отчета! — кричал Кондарев, пытаясь снова разжечь общее негодование.

Топот и крики заглушили его перепалку с полковником. Всюду разгорелись беспорядочные споры. Сын Хатипова с дюжим подмастерьем решительно шагали к площади, где толпа освистывала пристава и конных полицейских, высланных его отцом. Рассыльный городской управы торжественно нес измятую соломенную шляпу кмета. Солнце освещало шумное сборище на площади, столпившихся у окон и на балконах горожан, бросая яркие отблески на жестяные водосточные трубы, стекла и вывески закрытых магазинов.

Вдруг Янков поднялся на верхнюю ступеньку лестницы и сбросил с себя потертый пиджак. Его мощный голос прокатился по всей площади. Митинг начался снова, но даже самый пламенный оратор был бы не в силах распалить уставших людей. Лишь небольшие группы, стоя на тротуарах, слушали речь. Остальные быстро разошлись — так заманчиво было прогуляться теплым июльским вечером…

Кондарев вернулся домой усталый и разочарованный, с оторванным воротником и ссадинами на лице.

22

Вскоре после дискуссии в клубе Анастасий узнал, что нелегальные анархисты во главе с террористом Калинковым, которого он знал по сходкам, ограбили в Софии банк, похитив свыше двух миллионов левов. Эти деньги они предполагали израсходовать на приобретение типографии и печатание анархистской литературы. Так утверждал один тырновский анархист, принесший эту новость в город.

Весть об ограблении банка взволновала Анастасия, лишний раз напомнила, что сам он пока не может похвастаться ничем значительным, и воскресила старую мечту — издавать в городе литературный журнал. «Люди совершают героические подвиги, а я никак не ухвачусь за какое-нибудь стоящее дело. До каких пор это будет продолжаться?» — вопрошал он, презирая себя и свою деятельность.

Несмотря на большое самомнение — он считал себя теоретиком анархизма, — Анастасий в душе был недоволен собой. Он жил в ожидании решающего дня, когда события потребуют от него подвига во благо народа, убежденный, что рано или поздно народ восстанет и сметет всякую власть, «потому что народ ненавидит государство и анархичен в силу своей глубокой этичности». Когда настанет этот день — никто не знал, но Анастасий верил в его приход и готовился к великому событию, как верующий к чуду. Смысл жизни он видел в служении «высшей этичности народа», которая, по его мнению, вполне соответствовала сущности анархизма. Повседневная жизнь казалась ему бессмысленной и серой. Что это за жизнь? Анастасий, двадцатипятилетний верзила, изнывая от скуки, слонялся по городу, наводя страх на полицию и власть имущих. Когда ему становилось тошно от ссор со стариком отцом, бывшим телеграфистом, он отправлялся бродяжничать — шел из города в город, чтобы как-то рассеять смутную тоску. Его собственная жизнь и жизнь окружающих в сравнении с будущим «естественным и нравственным обществом» выглядела жалкой и ничтожной. До заветного общества далеко, а пока надо жить и что-то делать для достижения идеала. Сделано же было до смешного мало. Правда, в городе были сильны анархистские настроения, особенно среди молодежи, и это Анастасий считал своей заслугой. Его боялись богачи и власть имущие; благодаря ему анархисты обзавелись своим клубом, во дворе которого висел колокол, ежедневно возвещавший в шесть часов всем хозяевам, что рабочий день окончен и пора распускать рабочих. По его инициативе прошлой зимой была брошена бомба во двор полицейского пристава Пармакова и совершено несколько мелких экспроприаций в пользу бедствующих товарищей. Но по сравнению с подвигом террориста, с которым он был знаком, все его дела казались пустячными.

Опостылевшая монотонность жизни, страстное желание совершить подвиг не давали Анастасию покоя, и он часто пускался в длительные путешествия, преодолевал пешком большие расстояния, чтобы встретиться с товарищами. Эти скитания еще более усиливали в нем жажду новой жизни и разжигали злобу. Чем яснее рисовал он в своем воображении новое общество, тем гнуснее казалось ему существующее и тем сильнее крепло желание разрушить его. Как всякий убежденный анархист, Анастасий сознавал, что должен на деле показать личный пример, иначе не создать «всенародного движения», но все еще не решался примкнуть к «нелегальным экспроприаторам», ждал своего часа.