Иван-царевича не надо (СИ)

Как мне показалось, Хаська просто наслаждался всей этой кутерьмой — погоня, азарт, крики, все внимание ему одному… тоже мне, самовлюблённый Нарцисс! Подбежав ко мне, волк уронил эту тряпку к моим ногам и для пущей надёжности боднул меня башкой под ноги. Я едва не рухнула на эту злополучную тряпку. Рядом со мной застыл изваянием Михаил Никифорович, с салфеткой на шее и вилкой, с небольшим кусочком буженины в руке. Бедняга не знал, что кутерьма и переполох — явление теперь довольно частое в этом доме.

Вывалившая следом за Хаськой дворня загомонила вразнобой.

— Катерина Сергеевна, мы не пускали щена вашего в дом с этакой грязищей! Рази ж можно! Вон, и лапы у него по самое пузо в грязи, небось, по скотному двору носилси! Тока он же как вьюн, везде проскользнет! Раз! И к вам сюдой помчалси!

Я, с некоторой дрожью, потянула грязную тряпку, вроде как пытаюсь рассмотреть. Хася радостно забил хвостом по полу, мол, смотрите, какой я молодец, нашел добычу и хозяйке принес! Хотя чего мне там было рассматривать, я и так знала, что это вчерашнее платье, вывалянное в грязной луже у скотного двора. Но приходится делать изумлённое лицо и патетически восклицать.

— Боже, это же мое платье! Из багажа в почтовой карете, в которой я вояжировала!

Станиславский, увидь и услышь меня в этот трагический момент, не только бы воскликнул: «Не верю»! А ещё и плюнул бы в мою сторону. Но что поделать, обделена я талантом актрисы, обделена… но надо продолжать, а то у публики уже рты открылись и глаза горят.

— Хася, дружочек мой, ты где это нашел? Ты мне покажешь, проведешь?

Хася повернул ко мне морду и мне показалось, что он сейчас покрутит лапой у виска, типа, совсем дурочка хозяйка. Но, отрабатывая роль жизнерадостного щенка, он вскочил и принялся радостно крутиться и подпрыгивать вокруг меня. В мыслях тем временем появилось.

— Иди, одевайся как следует, там грязно и комарье уже есть. Да пусть лошадь с телегой берут. Да мужиков пару. Ты сама-то на лошади удержишься? Вряд ли? Ой, лышенько… все благородные барышни умеют верхом ездить. Ну, вели самую смирную лошадку оседлать.

Я повернулась к нотариусу и озабоченно сказала:

— Михаил Никифорович, вы можете сейчас отдыхать, у меня все равно срочные дела, а после мы и побеседуем с вами.

Поскольку нотариус не возражал против такого распорядка, то я, отдав распоряжения насчёт телеги и смирной кобылки, побежала переодеваться. Где-то в шкафу, среди платьев Майи я видела старенькую суконную амазонку цвета графита. М-да, похоже Майя носила ее ещё девочкой, даже я влезла в нее с некоторым треском. А вот сапожек я так и не нашла. Кроссовки явно будут торчать из-под подола амазонки. Придется надевать туфельки на тонкой подошве. Долго ли они протянут с такой интенсивностью носки? Надо будет заниматься и проблемой собственного гардероба. Вспомнив предупреждение Хаси насчёт комарья, щедро полилась Антикомарином, благо он без запаха резкого. Все, я готова.

У специальной тумбы сбоку от крыльца, меланхолично стояла лошадь каурой масти, которую держал под уздцы конюх. Совершенно зря, по-моему. И без конюха лошадь никуда двигаться не собиралась, и весь вид ее говорил о том, что люди чего-то непонятного придумали, когда лучше всего было бы спокойно пойти на конюшню и мирно подремать в стойле. Конюх, увидев меня, радостно доложился:

— Вот, барышня Катерина Сергеевна, самую смирную кобылку вам подобрали! Ее Ласточкой зовут!

Я с сомнением посмотрела на кобылу, кобыла — с не меньшим сомнением, на меня. Слышала, как сосед по даче, полковник в отставке, называл свою ГАЗ-21 Ласточкой. Она в принципе у него не могла ездить более восьмидесяти километров в час. Эта Ласточка из той же серии? Кое-как, с помощью конюха и приступочки, я взгромоздилась на лошадь. Дело в том, что в дамском седле (а мне было предложено именно дамское) я сидела, даже не ездила, один раз в жизни. Это мы позировали всей нашей группой обучающихся для красивого фото. А обычной выездке нас обучали в обычном седле, сейчас нет строгого деления по гендерному признаку. Впрочем, про свои кавалерийские способности я уже упоминала.

Лошадь с телегой и двумя мужиками в телеге двинулась к выезду из поместья, и я, внутренне содрогнувшись, тронула поводья. Никакого эффекта на кобылу это не произвело. Тогда, по совету конюха, я сильнее дернула поводья, пнула носком туфли лошадь куда-то в бок, и грозно крикнула:

— Пшла, волчья сыть!

Ну, это мне казалось, что грозно, на самом деле это было произнесено дрожащим голоском и полушепотом. Не знаю, то ли от удивления, то ли неизвестная мне волчья сыть (надо будет у Хаськи спросить) помогла, но кобыла сдвинулась с места и побрела следом за предыдущим транспортом.