Иван Васильевич. Профессия – царь!

Войско Руси за какие-то тридцать лет из вполне современного превратилось в форменный степной табор. Иррегулярный, очень плохо снаряженный, еще хуже управляемый и ничему толком не обученный. Но такого «добра» имелось большое количество, что внушало определенную уверенность руководству державы.

Итогом этих преобразований стал фазовый переход от европейского качества к азиатскому количеству[117], что сыграло в истории Отечества крайне негативную роль. Тут и маркировка европейцами московитов как каких-то диких азиатов. Очень уж похожи чисто визуально. И жесточайший социально-политический, экономический и демографический кризис, накрывший Русь к концу Ливонской войны. Кризис и кризис. Мало ли? Но именно он спровоцировал затяжную рецессию и Смутное время как высшую форму проявления кризиса. То есть одну из самых страшных эпох в истории Отечества. Такую, что по опустошительности для земель она стояла в одном ряду с потрясениями первой половины XX века. В удельном плане, разумеется.

Конечно, Александр Борисович Горбатый-Шуйский ничего этого не знал и знать не мог. Тем более что он вырос в этой среде, считая ее чем-то естественным и предельно натуральным. Из-за чего при взгляде на войска «нового строя» в голове князя сталкивались мощные противоборствующие силы.

С одной стороны, да, он смотрел на этот порядок, и ему он нравился. Особенно после поистине славной победы под Тулой. Давненько так крымчакам не выписывали горячих. Да при таком их численном превосходстве!

С другой стороны, все его естество восставало против такого «нового строя». Хуже того – Иван Васильевич забыл распространить на них систему местничества. Немыслимо! Невероятно! Все лучшие люди державы оказались в стороне от этого дела. Ну, почти все. Кое-кто пробился. Но он, князь Горбатый-Шуйский, как и многие другие, оказался оттерт худородными. А то и вообще – безродными! Это вызывало в нем зубовный скрежет и злость.

Вот и сейчас, оглянувшись на батарею конной артиллерии, приданной князю в усиление, он едва сдержался и не скривился с омерзением. Чернь. Грязь. А одета прилично. Вон – государь даже доспехи металлические[118]

каждому самому ничтожному артиллеристу организовал. А некоторые поместные дворяне в стеганых халатах вынуждены прозябать. Несправедливо!

Шесть легких трехфунтовых пушек в это время были выкачены на огневую позицию и с дистанции примерно в сто шагов открыли огонь по деревянным укреплениям. Ядрами. Обычными ядрами. Если быть точным – стреляли по воротам и надвратной башне.

«Заброневое» действие ядра при стрельбе по деревянным конструкциям, конечно, не как у гранаты. Однако вторичные снаряды – щепки – летели во все стороны и причиняли обороняющимся немало проблем. Лучники пытались обстреливать артиллеристов, но стрелы на такой дистанции их только смешили. Как и тюфяки, бьющие каменной щебенкой – опасной вблизи, но очень быстро теряющей энергию с ростом дистанции. Сказывались плохая геометрия и малый вес таких картечин.

– Долго еще? – с едва сдерживаемым раздражением рявкнул князь, обращаясь к безродному командиру батареи.

– До обеда, не меньше, – невозмутимо ответил тот. Выслушал матерную тираду о безруких выродках. Молча проводил взглядом воеводу и, едва заметно усмехнувшись, вернулся к управлению артиллерийским огнем.

Государь лично возился с каждым командиром батареи. Много. Вдумчиво. Уровень их выучки на фоне всех остальных был весьма и весьма впечатляющий. Чтение, письмо, арифметика, основы алгебры и геометрия, механика, баллистика и прочие основы физики, основы химии и так далее. А кроме многих занятий имелись еще немалые часы общения с Иваном Васильевичем. И командир батареи, не будь дураком, очень многое стал понимать. Насмотрелся. Наслушался. Да и «тлетворное» влияние государя сказывалось. Жаждущий вырваться из нищеты и ничтожества человек ловил каждое его слово, каждое замечание, каждую оговорку. А потом обдумывал, да не один, а среди таких же молодых волчат, как он. И это меняло его. Меняло их. Так что ничего, кроме улыбки, ярость родовитого воеводы в нем не вызывала. Знал, отчего тот бесится. И это только добавляло уверенности в правильности выбранного командиром батареи пути…

Примерно в полдень пушки замолчали.

Заготовленные унитарные картузы с ядрами закончились. И теперь поместному воинству предстояло брать штурмом изрядно потрепанный участок стены Арского острога. Надвратная башня, не выдержав обращения, рухнула, образовав завал. Башни, прикрывающие подход с флангов, также изрядно покосились, сделав невозможным подошвенный фланкирующий огонь тюфяками. Брустверы куртины были капитально разбиты. Да и сама она немало повреждена. Хотя, конечно, пушки такого малого калибра не вполне годны для осадных дел. Слишком слабое действие. Слишком большой расход боеприпасов.

Поместные атаковали лишь спустя полчаса.

Никак не удавалось их организовать и скоординировать, распределяя спешно вязанные лестницы. В конце концов Александр Борисович плюнул, махнул рукой и отправил всех в атаку. Всем скопом. Как есть.